Книга Шарлотт-стрит - Дэнни Уоллес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я обернулся, и моему взору открылась неожиданная картина.
— Мэтт, ты… с нами?
Этот тип, устроившись на заднем сиденье, допивал свою фанту. Может, Дэв предложил подвезти его?
— Я попросил Мэтта составить нам компанию, — пояснил Дэв. — Он починил машину, так что заслуживает это право больше, чем кто-либо иной.
Мой энтузиазм как-то сник. Так не делается. Чуть ли не каждый день в «Дейли мейл» появляются статейки об учителях, сбегающих со своими бывшими подопечными. Но обычно эти подопечные блондинки, а криминального вида парень, сноровисто владеющий разводным ключом, вряд ли годится на эту роль.
— А… Мэтт знает, куда мы едем?
— Ага, — внес ясность Мэтт, — в Уитби.
— В Уитби? — переспросил я.
Дэв снисходительно улыбнулся. Чего бы ему не улыбаться. Вчера вечером мы не договаривались ехать в Уитби. Я упомянул Уитби, а он говорил о своем, то есть о том, что надо куда-то съездить, но ни один из нас не сказал ничего вроде «давай завтра встанем пораньше и поедем в Уитби». Это идея Дэва, а не наша общая.
— Уитби вроде в Йоркшире или типа того? — поинтересовался Мэтт. — Никогда там не был.
— Так ты хочешь ехать? Я имею в виду — может, у тебя свои дела…
— Я никогда не покидал Лондон. А вот тетя переехала в Суиндон, так что там-то я был. Ну и в Босуорте, конечно.
— В Босуорте?
— Ага. С вами, сэр.
Господи, да. Мы были в Босуорте, на экскурсии. Ох как же я старался забыть эту историю. Тогда Мэтт украл дюжину жевательных резинок из сувенирного магазинчика, а Нил Коллинс отлил в урну. На этот раз, надеюсь, все будет несколько иначе. Мы едем отдыхать. И мы едем в Уитби, хотя мне не слишком хочется туда.
— Дело в том, что сегодня не самый подходящий день. Я получил и-мейл…
— Ты же не включал комп.
— Я получил его раньше.
— Раньше ты спал.
— Послушай, — вздохнул я. — Нам обязательно ехать в Уитби? Почему не в Элтон-тауэрс? Или не… в Снерсбрук? Ведь в Снерсбруке есть большой холм.
— Большой холм! — эхом откликнулся Дэв. — Хочешь посмотреть на большой холм, Мэтт?
Мэтт пожал плечами.
Я уставился на Дэва. Не могу же я сказать все, что думаю об этой затее с Уитби. Не при Мэтте, во всяком случае. Я не могу пускаться в объяснения. Кроме того, через пятнадцать минут об этом будут знать все мои бывшие ученики и их знакомые. Я попытался зайти с другой стороны, используя оригинальный подход.
— Но… Уитби далеко.
Он пожал плечами и кивнул. Все это выглядело довольно странно.
Дэв завел мотор и решительно смял пакет из-под сандвича.
— Правильно! — подтвердил он. — Целых пять часов. Посмотрим, на что способна эта малышка.
Меня обуревали сомнения. Я не обязан никуда ехать. Я ведь еще могу вернуться в дом, дождаться программы Филиппа Шофилда, а потом, возможно, купить кебаб у Оза или заскочить в «Берлогу».
Пока я обдумывал эту возможность, мы выехали на Каледониан-роуд и понеслись со скоростью добрых четырех миль в час.
«Как бы ворон ни чистил перья, белым ему не стать».
Пословица племени шона, Зимбабве
Я люблю Интернет почти также сильно, как Лондон. Не уверена, что Лондон отвечает мне взаимностью, но мы развиваем наши отношения. Мой блог читают шесть человек, и это несмотря на то что пока я внесла всего три записи, и те — сплошное нытье, особенно тот полный жалости к себе пост, где я обещаю впредь слушать своих друзей, чего я, разумеется, не собираюсь делать просто потому, что я не такая. Кроме того, мне не стоит писать на пьяную голову, если вы понимаете, о чем я. Простите меня за это, люди.
Наверное, мне надо поприветствовать вас здесь, что бы это «здесь» собой ни представляло и какими бы путями вы сюда ни пришли.
Привет, Мартин из Малайзии.
Привет, капитан Стинкджет.[4]
Привет, Морин.
Привет, ФрррррррБиип.
Привет, БомжИзЛутона.
И привет, шестой читатель, кто бы ты ни был, который так и остался анонимным.
Как, впрочем, и я, если только капитан Стинкджет не предложит мне имя, не менее звучное, чем его.
Вам, наверное, хотелось бы знать, о чем была прошлая запись. Я отбила ее в очень неудачный день. Я тогда потеряла любовь, и, наверное, это моя основная потеря, потому что я не встречала поэтов, пишущих прекрасные стихи о потере одноразового фотоаппарата. Ни на одной картине, что мне случалось видеть, не фигурирует ярко-желтая камера фирмы «Кодак», и я не слышала, чтобы подобные события вдохновляли сочинителей опер. Хотя, должна сказать, я не так уж разбираюсь в искусстве. Недавно я зашла на выставку, но картины там напоминали те, что рисуют слоны. Подобные сюжеты нередко показывают в новостях, так что я предпочла сходить в кафе «Рома».
Звучит странно, но я и вправду не знаю, какая потеря тяжелее — отношений или камеры. Понимаете, с потерей отношений можно смириться. Да, это больно, и поначалу это так больно, что как будто весь воздух выходит из легких, а сердце сжимается каждый раз, когда ты думаешь о том, что все кончено. Мне помогают пережить это свидетельства того, что все это было, какие-то вещи, оставшиеся у меня.
В данном случае функцию этих доказательств выполняли фотографии в камере, лежавшей в моей сумке, когда я поехала в «Фицровию». Я не знала, напечатаю их или нет, но мне надо было вернуться в то кафе и сотый раз пройти мимо того желтого магазинчика фототоваров, чтобы решиться.
Если у меня хватит сил, я напечатаю их.
Если у меня хватит сил, я удержусь.
Не важно. Теперь у меня нет такой возможности, и мне кажется, что у меня отняли шанс двигаться дальше. Отняли шанс еще раз вспомнить все эти моменты, рассказать самой себе всю эту историю заново и решить, как жить дальше. Как-то так.
Думаю, здесь тысячи таких же блогов, как мой, так что извините. В мире так много девочек и мальчиков, считающих, что их истории заслуживают внимания. Я рассказала бы все друзьям, но они все остались дома, да я и не уверена, что хочу, чтобы они знали. Так что я одна, в Лондоне, грущу и пытаюсь воплотить мечту в жизнь.
Сейчас, думаю, я попрощаюсь, потому что начинается «Я приглашаю тебя на обед», и мне хочется посмотреть этот фильм больше, чем сидеть здесь. Так что желаю вам всем хорошо провести вечер.
PS.: Есть расхожая фраза, часто повторяемая в сериалах или в барах, если удается подслушать чужой разговор. Один собеседник смотрит на другого с серьезным видом и говорит: «Все меняется. Люди меняются».
Они подчеркивают слово «люди», так чтобы было ясно, что речь идет не обо «всем», а потом делают небольшую паузу, чтобы подчеркнуть значимость сказанного.