Книга Так ли плохи сегодняшние времена? - Генри Филдинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другой пример добродетельности нашего века — изъявляемая всеми горячая готовность служить своей стране и брать на себя самые тяжелые обязанности.
Этой добродетели не знало государство Платона, что явствует из нижеследующих слов, которые этот философ вкладывает в уста Сократа: «Похоже, — говорит он, — что если бы существовал город из добрых людей, то спорили бы они о том, кто не должен править, а не о том, кто должен, как спорят сейчас. Очевидно, что настоящий судья сотворен таким образом, что не может печься о собственном благе, но радеет о благе своего подопечного. И потому всякий, зная об этом, предпочтет, чтобы другие трудились на его благо, нежели станет пожинать плоды собственных усилий». А в нашей славной стране, напротив, едва ли сыщется хоть один, кто не вылезет вон из кожи, только бы встать на путь служения обществу.
Опять же, с какой благородной и нелицеприятной избирательностью наши великие мужи, получив власть, дарят прочих своею милостью! Дабы избежать малейшего подозрения в пристрастности, они обычно назначают на все свободные должности таких личностей, про которых было бы в высшей степени нелепо вообразить, что они могут являться предметом чьей бы то ни было симпатии или расположения; нет, щедрость этих великих мужей такова, что зачастую весьма видные назначения получают их лакеи. Сколь это выше невзрачной вольной грамоты, которую древний римлянин почел бы великой наградой! Сей обычай, должен признать, возник не в наше время, но бытует уже так долго, что, похоже, сохранится, пока мы остаемся людьми.
Таковы, в двух словах, добродетели нашего века; говоря словами Цицерона, si vellem omnia percurrere dies deficeret[59]; потому опущу все прочее, пребывая в полной убежденности, что ни одного примера, сопоставимого с приведенными мною, не найти в истории ни одной страны в целом мире.
«Ковент-Гарденский журнал», № 10, 4 февраля 1752
At nostri proavi Plautinos et numeros, et Laudavere sales; nimium patienter utrumque, Ne dicam stulte, mirati[61].
На современный лад:
В сем городе — ни вкуса, ни ума,
И слава к Дэрфи с Брауном шла сама[62].
В наш век, похоже, никто не станет оспаривать мнения, согласно которому важнейший смысл и предназначение чтения суть развлечение и только; и в самом деле, нынче пользующиеся признанием книги таковы, что читатель может рассчитывать лишь на развлечение, и то порой бывает счастлив найти в своих Занятиях хотя бы это.
Изящная же словесность безусловно предназначалась для цели несравнимо более возвышенной и благотворной. Сочинителей, я думаю, не следует держать за немудрящих шутов, чья прямая обязанность — возбуждать смех, каковой, впрочем, позволительно иной раз сочетать и подавать с более серьезной снедью, дабы подразнить вкус и предложить уму здоровую пищу; и с этой вот целью к нему обращались многие превосходные авторы: «Ибо отчего, — говорит Гораций, — не возглашать истину с улыбкою на лице? Воистину, насмешка, — указывает он, — обычно более верное оружие против порока, чем самая свирепая сатира».
Когда остроумие и юмор употреблены для столь благого дела, когда приятное соединено с полезным, тогда про сочинителя говорят, что он преуспел во всех отношениях. Забавное (говорит о рассказе искусный создатель Клариссы[63]должно лишь облечь назидание, и тогда романы заодно с эпическими поэмами могут стать достойными вдумчивого чтения величайшими из людей; но если читателю не предлагается ни морали, ни урока, ни назидания, если все сочинение рассчитано на то, чтобы рассмешить нас, то автор делается сродни паяцу, а что до его почитателей, то, если справедливо древнее латинское присловье, мудрость их не заслуживает громких похвал.
Полагаю, после всего сказанного вряд ли во мне можно видеть ненавистника смеха и всех тех разного рода сочинений, что имеют свойство поощрять его. Напротив, мало кто, мне кажется, сильнее восхищается трудами тех великих мастеров, которые, смеясь, если будет позволено выразиться таким образом, запустили в свет свои сатирические стрелы. Таков великий триумвират: Лукиан, Сервантес и Свифт. Перед этими авторами я вечно благоговею, и даже не за остроумие и юмор, которыми они обладали сполна, но за то, что всеми силами юмора и остроумия они стремились обнажить и искоренить зло и пороки, торжествовавшие в их странах.
Да не сочтут, будто я полагаю остроумие и юмор исключительно принадлежностью этих авторов. Шекспира, Мольера и еще некоторых Бог не обидел теми же дарованиями, и употребили они их с теми же целями. Но есть и такие, не совсем лишенные тех же дарований, кто распорядился ими столь подлым образом, что, будь их усилия освящены рукою палача, ни один добрый человек не скорбел бы об их утрате; и я не побоюсь назвать в этом ряду Рабле и самого Аристофана. Ибо если мне будет позволено свободно высказать свое мнение касательно этих двух авторов и их сочинений, их замыслом, совершенно ясным для меня, было высмеять все умеренное, скромное, благопристойное, самую добродетель и религию[64]. Тот же, кто читал пятерых великих сочинителей, чьи имена упомянуты раньше, и не сделался и мудрее, и лучше, располагает или чрезвычайно дурной головой, или чрезвычайно дурным сердцем.
