Книга Датский король - Владимир Корнев

«Художник» в раздумье покачал головой, немка же восприняла это как очередной знак согласия и решительно протянула ему деньги:

— Вот аванс. За каждый холст заказчик дает в десять раз больше, чем в первом цикле. Начинайте работу, как только приедете в Россию, ищите вдохновение: в ваших интересах управиться быстрее. Повторяю, все остальное я беру на себя. Also, abgemacht![54]

Звонцов посмотрел на деньги и, тоже надев на лицо улыбку, неожиданно возразил:

— Премного благодарен, уважаемая фрау Флейшхауэр! Я, разумеется, принимаю заказ, только позвольте внести одно незначительное изменение в условия контракта. Согласитесь, я ведь вправе предложить вам десять процентов? Я тоже знаю, о чем говорю: это как раз тот процент, который полагается посреднику в России. И кстати, вашу долю в тридцать процентов за уже проданные картины мы вообще заранее не оговаривали! Вы тогда почему-то не сочли нужным согласовать со мной эту «незначительную» деталь сделки… Во избежание подобных досадных недоразумений в будущем, я полагаю, следует сразу оформить письменный контракт, все по пунктам — как принято у вас в Германии.

Вячеслав застал Флейшхауэр врасплох — немка настолько не ожидала сопротивления и торга, на сколько не подозревала о скрытых коммерческих способностях своего стипендиата. Он продолжал стоять на своем:

— Разве я вас чем-то удивил? В России говорят, кто старое помянет, тому глаз вон: Бог с теми деньгами, которые вы выручили за первый цикл. Будьте реалисткой и извольте считаться с условиями русского рынка.

Железная фрау не соглашалась, тогда Звонцов решил задеть чувствительные струны ее души:

— Вы были так чутки, любезны и великодушны все это время, зачем же нам напоследок портить впечатление друг о друге? Давайте решим дело по-христиански, у нас же, в сущности, одна вера, один Бог! В прошлый раз я уступил, теперь уступите вы.

Флейшхауэр упиралась довольно долго и все же уступила. Она согласилась на пятнадцать процентов.

Быстро составили деловой договор, в котором фрау выступала в качестве посредника и представителя некоего господина Смолокурова (с последним Звонцову предстояло познакомиться в Петербурге). Свежеиспеченный документ заверил срочно вызванный местный нотариус. Таким образом, были четко соблюдены все формальности и учтены интересы обеих сторон.

Заждавшийся в комнате Арсений кинулся к другу с расспросами:

— Ну теперь-то все? Мы свободны наконец? Я уж, признаться, подумал, ты никогда оттуда не выйдешь. Опять какая-нибудь бюрократия?

В порыве чувств Звонцов обнял художника за плечи, ободрил:

— Пустяки — все вышло по-моему, так-то! Все просто замечательно! Мы можем ехать на все четыре стороны. Ладно, брат, нужно на вокзал спешить: остальное расскажу в поезде. — Из головы никак не выходили слова меценатки о том, что она могла бы нанять в Петербурге кого-нибудь вместо него. Скульптор сам замыслил новую авантюру: «Арсений теперь уже не согласится работать под моим именем, так я, пожалуй, смогу найти другого даровитого бедняка. Он исполнит заказ за небольшие деньги. Слава Богу, Россия не оскудела талантами, и на них еще можно очень неплохо сэкономить!»

XV

Когда устроились в поезде, багаж был разложен и уже можно было спокойно отдохнуть от хлопот, Вячеслав накрылся пледом и, утопая в мягких подушках, открыл свежую газету, купленную в привокзальном киоске.

— Да! Слушай, Десницын, у меня же совсем из головы вылетело: Мефистофель долго жить приказал! Ну, то есть профессор Ауэрбах. Мне еще фрау сообщила (из-за этого она меня, собственно, и задержала), а теперь вот некролог в газете напечатали. Смотри-ка, на целых две страницы раскатали: наверное, как всегда, пишут о «невосполнимой утрате», «безвременной смерти» и все в том же духе…

Сеня так и не признался, что уже знает об этой смерти.

— Новость печальная — у него ведь был свой взгляд на мир… Любопытно, что же все-таки в некрологе?

Звонцов быстро пробежал первую страницу, целиком занятую собственно некрологом.

— Подумать только! Покойник, оказывается, был просто фигурой возрожденческого размаха, просто и жнец, и швец, и на дуде игрец! Одних званий и степеней на целую академию хватило бы: доктор естественных наук и филологии, профессор философии, член Германской художественной академии по секции графики и репетитор рисунка в высшей школе, почетный член «Общества Гёте» и комитета по изданию Веймарского собрания его сочинений et cetera, et cetera[55]… Представь себе, он даже врачебной практикой занимался и был очень известен как целитель-парапсихолог. Это с его-то завихрениями в мозгах! Ага, он еще уникальные методы лечения разрабатывал, даже собственные лекарства запатентовал. Просто гений, ни дать ни взять: оказывается, он убедительно опроверг теорию, согласно которой эпилептиков считали одержимыми дьяволом! Здесь, правда, отмечено, что его методология была не столь научной, сколько стихийно-мистической. Конечно, особый интерес к алхимии, поискам философского камня и эликсира бессмертия! «Покойный господин Ауэрбах по масштабу своей одаренности был конгениален столь любимому им Иоганну Вольфгангу Гёте!» — чисто германское филистерство. Вспоминаешь профессорский автограф на «Фаусте»? То-то! А мы с тобой, выходит, русские ваньки, и не заметили, какая глыбища рядом возвышалась! Да, брат…

Арсения рассказ о многогранности натуры йенского уникума, разумеется, не удивил. Только последние строки действительно поразили: «Зловещее совпадение. Если бы журналистам было известно, кем мнил себя сам Ауэрбах!»

— Кстати, — поинтересовался он у Звонцова, — а отчего старик умер?

— Погиб во время какого-то опыта… Чем ты так удивлен?

Художник не стал ни в чем признаваться.

— Я думал, что он своей смертью умер — все-таки возраст, недуги.

В газете за некрологом следовал подробный отчет о причине смерти. Действительно, выяснилось, что Ауэрбах погиб при очень странных обстоятельствах. «В ходе полицейского расследования было установлено, что в тот роковой для него день Ауэрбах долго принимал экзамены. По своей привычке он делал это с перерывами, поэтому так и не удалось выяснить, кто же из студентов видел профессора последним. По свидетельству тех же студентов, Ауэрбах в лекционном курсе порой ссылался на какие-то собственные опытные исследования в области философии творчества. На последних лекциях подобные ссылки участились. Профессор не скрывал своих увлечений оккультизмом, и в университетской среде возникли упорные слухи, что вечерами он готовит особо важный эксперимент, возможно, даже некий мистический ритуал. Все знали, что у него есть домашняя лаборатория, но никто, кроме хозяина, не имел туда доступа. Ауэрбах же проводил там в уединении практически все свободное время. Впоследствии, уже после гибели профессора, полицейских, вскрывших его квартиру, крайне удивил интерьер. По их представлениям, так выглядели подвалы средневековых алхимиков-чернокнижников. Помимо множества колб, реторт, грязных пробирок с остатками неизвестных реактивов, всюду были расставлены черепа людей и животных, препарированные человеческие зародыши, прочие таинственные предметы, явно имевшие магический смысл. Здесь же находилось целое собрание средневековых манускриптов и инкунабул — анатомические атласы, трактаты по метафизике и схоластике на латыни и других древних языках». Звонцов прервал чтение, чтобы сделать глоток чая.