Книга Аттила. Собирается буря - Уильям Нэйпир

Афинаида сидела на лестнице при выходе с церкви, размышляя о непостоянстве удачи и мечтая о спелом и сочном винограде, когда у нижней из ступеней остановился позолоченный экипаж, который тянул единственный белый мул, покрытый малиновой попоной. Дверцу отворил один из шести похожих на изваяния невероятно дорогих рабов-нубийцев, сопровождавших повозку пешком и одетых в ослепительно белые туники. Оттуда вышла хозяйка города, та, что держала бесчисленное количество «шептателей» в своем величественном особняке, где маленькие обнаженные мальчики-рабы забавляли богатых патрицианок, принося им миндаль и цукаты, шепча хвалы и сладкие пустячки в их уши, украшенные жемчужными серьгами.

На этой женщине был великолепный плащ из шелка темно-синего цвета, с отделкой из парчи, с нитями жемчуга и золота, изображающий чудесную жизнь и смерть мученика из числа ее любимых святых — Поликарпа, епископа из Смирны. Он появлялся на трех разных вышитых вставках: привязанный к столбу, заколотый мечом и, наконец, сожженный. Это был плащ работы удивительно искусного мастера. Более того, у этой женщины дома имелось достаточно много подобных изделий, на каждом из которых присутствовали изображения какого-то любимого святого — лучше всего, мученика. В общем, она предпочитала, чтобы святые являлись и страстотерпцами, поскольку вышитые иллюстрации их смерти, исполненные с помощью жемчужных и золотых нитей, казались сложнее и производили неизгладимое впечатление.

Самым любимым, наверное, был плащ насыщенного изумрудного цвета, на котором изображалось драматическое мученичество святого Игнатия Антиохийского, брошенного на растерзание львам в Колизее в правление императора Траяна. Дама с нетерпением ждала праздника, 17 октября, когда облачалась в плащ без гордыни, не боясь нарушения приличий. Более того, на пальцах та женщина носила множество массивных золотых колец, украшенных ценными камнями или покрытых эмалью. В один из них, внутри крошечного медальона, был вложен локон светло-желтых волос Иоанна Крестителя.

Да, то была великая праведница.

Как только она начала подниматься по ступеням церкви, которой сама оказывала столь щедрую поддержку, двое из рабов подхватили край плаща с пыльной земли, а впереди неожиданно появилась девушка с улицы, полная отчаянной решимости.

Женщина изогнула свои аккуратно подведенные брови.

Афинаида протянула руку и сделала глубокий вздох, желая что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова.

Женщина быстро оглядела ее сверху вниз и поспешно отвернулась в сторону.

Афинаида снова встала перед ней и посмотрела прямо в глаза.

Дама была возмущена.

— Прочь с моей дороги, потаскуха! Да как ты осмеливаешься на меня так смотреть?!

Девушка мягко улыбнулась.

— Скоро придет день, когда ты не осмелишься смотреть на меня.

Патрицианка повернулась к одному из своих спутников в крайнем удивлении.

— Эй, эта девчонка — безумная! Или пьяная, что более вероятно. Уберите ее с дороги.

— Помни обо мне, — проговорила Афинаида по-прежнему тихо, даже когда слуга крепко сжал ее руку и потянул в сторону. — Посмотри мне в лицо и запомни меня.

Праведница, вне себя от злости, посмотрела на дерзкую шлюху, которая была красива — вплоть распущенности и какой-то вульгарности, и, к своему крайнему раздражению, обнаружила: даже во время самых волнующих и захватывающих моментов торжественной мессы, проводимой в церкви Святого Стефана, все-таки она могла достаточно четко вспомнить лицо девушки.

* * *

Уже стемнело, когда Афинаида вернулась на большую площадь у Священного дворца и увидела, как в окнах загорались лампы. Вдруг она ощутила, что стало прохладней. Девушка сжалась, села в углу аллеи и начала размышлять. Она не могла пойти попрошайничать к той массивной двери. Пока еще нет. Но город действительно наводнили стаи волков.

Огромный соборный колокол пробил полночь, на улицах не осталось никого, кроме шлюх, воров и стражей города, согнувшихся возле своих жаровен и завернувшихся в плащи. Вооружены они были длинными заостренными палками, и сами казались столь же жалкими и зачастую пьяными, как уличные бандиты, за которыми они гонялись. Здесь было не очень хорошее местечко для одинокой девушки.

Наконец Афинаида спросила одного из караульных, где находится дом под названием Метаноя. Решив сначала сделать откровенное предложение, но не получив ответа, он недовольно показал дорогу. Девушка прошла несколько минут и оказалась у деревянной двери невысокого здания возле часовни в переулке. Она робко постучала. Через некоторое время окно отворилось, и появилось женское лицо.

Ничего говорить не понадобилось. Почти тут же дверь открылась, и Афинаида вошла внутрь.

Там девушка провела семь дней. Среди проституток Дома Метаноя, или Дома раскаянок, за ней ухаживали бессловесные и безгранично добрые монахини, часто — дочери знатных дворян, которым не готовили приданого, чтобы выдать замуж.

Афинаида ела, спала и коротала время за разговорами с этими шлюхами, молодыми и старыми, изможденными, одинокими или все еще смеющимися, несмотря на безнравственный образ их короткой жизни и вопиюще несправедливое отношение. Покрытые болячками, со шрамами, полученными во время пьяных потасовок, с еще свежими синяками, оставленными накануне последним клиентом, они наконец бросили все и бежали сюда в поисках убежища.

Девушка рассказала о себе. Другие женщины тоже вскоре поделились историями о своей жизни. Пока они, запинаясь, снимали тяжесть с души, глаза Афинаиды становились круглыми от ужаса.

Она многое узнала за эти семь дней.

* * *

Наступили сумерки следующего воскресенья, когда девушка вновь предстала перед огромными дверями императорского дворца — прекрасная незнакомка в простой белой столе.

Сколько разных домашних слуг, евнухов и камергеров ей пришлось пройти и сказать каждому: «Сам император ожидает меня». Сколько было презрения, недоверчивых смешков, нетерпения, безразличия…

Наконец, через много часов, Афинаиду допустили в переднюю и велели ждать.

Вскоре в комнату вошел человек, закрыл за собой дверь и посмотрел на девушку — молодой мужчина, напряженный, добрый. Но ему еще предстояло немало узнать.

Он не мог произнести ни слова, поэтому Афинаида приблизилась к императору.

— Ты знал, что я вернусь, — сказала она с поддельной обидой. — У меня был выбор?!

— Я, — ответил он, — я… — Он нерешительно взял ее руку в свою. — Нет, но я надеюсь, что будет.

* * *

Пожилому, страдающему артритом, но по-прежнему энергичному епископу Аттику велели заблаговременно обучить молодую язычницу основам христианства перед ее крещением и последующей свадьбой. Епископ был крайне удивлен, обнаружив, что девушка — умная, живая, красивая, как одна из дьяволиц, которые искушали святого Антония в пустыне Фив. Она знала не только основы христианства, а гораздо больше. Он оказался весьма поражен, ибо стало очевидно: Афинаида, прежде слушая и понимая Евангелие, излагаемое предельно ясно и с точки зрения Православной Церкви, после длительных раздумий отказалась от него, посчитав неверным. Как будто язычница по-прежнему находилась в том блаженном состоянии, когда человек не задумывается о природе своих собственных тяжких грехов, и единственное, чего хочет, — это очищения в крови ягненка, который был принесен в жертву!