Книга Конец пути - Александр Прозоров

И все же напор атакующей конницы, накопившей огромную инерцию, продолжался. Задние ряды, затаптывая друзей и врагов, возносились на груду дергающихся тел, скакали дальше, чтобы в свою очередь рухнуть, собственными телами накрывая острия копий, давя несчастных пехотинцев, ничего не видящих и не понимающих. Мгновения — и уже по ним, по их спинам и ребрам, их рукам и головам катила неодолимая волна атаки.

— Копья держите! Копья вверх! Лошадям в груди направляйте! — заорал Олег, видя, как закованная в железо лава стремительно пожирает ряды ополченцев.

Только что их было девять рядов — целая стена, толстая, надежная, — как вдруг сразу осталось шесть, пять, четыре… Всадники, вколачивая копыта коней в шевелящуюся окровавленную массу, наклонялись к гривам коней, выбрасывали вперед копья, накалывая на них неопытных ополченцев — вчерашних пахарей, не успевших состряпать банального щита, — бросали свои пики в телах умирающих, выхватывали мечи и рубили, кололи, били щитами, продолжая ломиться дальше и дальше.

Три ряда, два… Ополченцы даже своими уродливыми копьями выбивали всадников с короткими мечами из седел, резали морды лошадям, отмахивались, вонзали косы снизу иод чешую. Но вместо убитых смолевников возникали новые, и те кололи пиками, бросали их, хватались за мечи, чтобы истребить еще кого-нибудь, зарубить хоть одного, хоть еще двоих.

Последний ряд.

— Сейчас прорвутся. — Олег передернул плечами, потянул из ножен саблю, оглянулся на резервные сотни и выкрикнул всем и всегда понятный клич: — Мужики, наших бьют!!! За мной, бей их! Ура-а-а!!!

Он послал вперед своего скакуна, в считанные секунды одолел два десятка метров до разрывающегося заднего ряда фаланги, встретился глазами с радостным кареглазым бородачом, уже вообразившим себя победителем, и ударил саблей по его клинку. Меч смолевника отскочил вправо — Олег метнул щит, его ребром ломая врагу руку посередине плеча и выбивая того из седла, промчался мимо, столкнулся со следующим, поймал его клинок на щит, подбросил вверх, а саблей рубанул поперек лица. Снова дальше, даже не глядя, что там будет с подраненным врагом.

Еще смолевник — они столкнулись щитами, и тот попытался уколоть Середина через верх, в плечо. Удар получился слабый, скрежетнул вниз по доспеху, не причиняя вреда — ведун резко дернул щитом выше, отбрасывая чужую руку, и тут же резанул через открывшуюся внизу щель чужую ногу. Ведун отмахнулся от меча справа, опять пнул щитом левого врага. Тот, слабея от кровопотери, начал заваливаться, а справа какой-то неугомонный юнец все норовил дотянуться до Середина своим толстым коротким мечом. Олег резко качнулся вперед и вправо, пропуская вражеское оружие слева над плечом — там все едино вороненая чешуя, не поранит, — и стремительным выпадом вдвое более длинной сабли кольнул парня меж ключиц в основание шеи.

— Ур-ра-а-а!!! — подоспели, окончательно закрывая брешь, ополченцы.

Юнцу в бок и под мышку впились копья, и он окончательно повалился под копыта, слева вместо чужого коня появились одетые в белое пехотинцы. До ближайшего смолевника было уже метров пять — не дотянуться. Теперь вместо последнего ряда бойцов на острие вражеской атаке находилось еще восемь рядов свежей бодрой пехоты.

Олег приподнялся на стременах, вглядываясь вперед. Так и есть, пока конница прорывалась вперед, увязая в бесконечных рядах ополченцев, пока рубилась насмерть, отвоевывая шаг за шагом, у нее за спиной, сжимая в смертельных объятиях, сомкнулись правый и левый фланги неторопливого пешего строя. Теперь полное истребление конницы становилось лишь вопросом времени и обычной ратной работы. Вырваться воины Раджафа уже не могли.

— Интересно, он сам принимал участие в атаке или позади отсиживался?

Самое страшное, что могло сейчас случиться — это атака ополчения из Каима, удар в спину тем, кто занят истреблением окруженного врага и не замечает ничего вокруг. У Раджафа еще оставался шанс превратить поражение в победу. Но… Но пехота врага так и не решилась вступить в бой. То ли воевода был среди смолевников и некому оказалось отдать приказ, то ли ополченцы, видя гибель отряда отборной конницы, не пожелали лезть в мясорубку и, оставшись без конвоя, предпочли тихо уйти. Жить-то хочется всем…

В воздухе закружился снег. Он падал огромными бесформенными хлопьями, словно торопился поскорее скрыть тот ужас, что творился на земле. За время, прошедшее с начала битвы, Хорс уже спрятал сияющий лик за непроглядной пеленой облаков, не желая видеть смерть и боль, и теперь чистый белый саван старательно укутывал окровавленную землю.

— Будута, скачи туда, убедись, что ополченцы Раджафа действительно ушли, — оглянулся на холопа Олег.

— Сделаем, боярин.

Паренек наклонился с седла, отер напоенный кровью меч о спину какого-то безжизненного бедолаги, вернул в ножны и принялся подергивать поводья, заставляя скакуна попятиться прочь из пешей толчеи. Избиение последних смолевников завершалось, но до конца ратной работы было еще очень, очень далеко. Ополченцам предстояло еще самое тяжелое — предать земле своих и чужих воинов, отослать раненых домой, справить тризну, провожая павших в последний путь.

«Раньше чем через пару дней не уйти, — понял Середин. — Долго. Раджаф наверняка какую-нибудь пакость приготовить успеет. А преследовать остатки его войска нечем. Конницы-то нет».

Можно было бы расспросить о происходящем правителя — но вытаскивать сейчас мудрого Аркаима из гущи схватки было делом хлопотным и долгим. За несколько часов в стране все равно ничего не изменится.

«Ладно, вечером поговорим», — решил ведун, выбравшись наконец из толкучки.

Его присутствия на поле брани больше не требовалось. Раджаф снова был разгромлен. И на этот раз — окончательно.

Потери ополченцев составили больше полутора тысяч человек. Ничего удивительного, учитывая, что бездоспешная, необученная и почти безоружная пехота сражалась с закованными в железо профессионалами. На самом деле соотношение было еще более позорным: примерно полторы сотни убитых смолевников против тысячи мертвых пехотинцев, — но ополченцы эту цифру быстро подправили, без жалости добив всех найденных ранеными врагов. Со стороны мудрого Аркаима ранены были около семисот, но где-то две сотни из них — легко и могли остаться в строю. Поэтому Середин считал только тяжелых — тех, кого пришлось по двое укладывать на телеги, чтобы отправить домой, — либо сильно увечных, пусть и способных держаться на ногах.

Рытье ямы, укладывание в нее погибших, насыпание кургана, поминание ушедших в иной мир мертвых друзьей — все это заняло как раз два дня. Ведун ополченцев не торопил. Они честно заслужили свое право на небольшой отдых, а погибшие — на достойные проводы. Тем более что мудрый Аркаим, следивший за обширной страной десятками орлиных глаз, тревожных изменений не замечал. Никаких войск, никаких людских толп нигде и никуда не перемещалось. Разве только столицу горожане продолжали лихорадочно укреплять — но тут уж изменить ничего было нельзя.

Колонна ополченцев двинулась вперед утром третьего дня. Как это обычно и бывает после первой победы, пусть и такой кровавой, в людях появилась уверенность в собственных силах, желание добить врага, победить окончательно. Теперь на них можно было положиться. Особенно если указать что-то конкретное, ради чего стоит рисковать и терпеть лишения.