Книга Ныряющие в темноту - Роберт Кэрсон

Мышь привел Чаттертона к бункеру на огневой позиции. Пройдет несколько часов, прежде чем прибудет вертолет, чтобы доставить Чаттертона в джунгли. До этого Мышь обещал объяснить ему, что тут к чему. «Если хочешь, парень, мы можем поболтать, пока работаем», — сказал он.

В бункере Мышь набивал санитарную сумку Чаттертона полевыми медицинскими препаратами и инструментами: таблетки от малярии, тетрациклин, морфий, пластырь, ножницы, перевязочные пакеты. Он объяснял, как всем этим пользоваться в условиях джунглей — нелепые методы, но более быстрые, чем те, которым он научился в госпитале. Он одновременно говорил с Чаттертоном о Вьетнаме. «Ненавижу войну, — сказал Мышь. — Но я здесь. Я делаю для парней все, что могу. Я здесь, чтобы быть хорошим санитаром. Война не относится ко мне. Здесь быть хорошим санитаром — это моя жизнь».

Мышь маркировал таблетки от малярии и дизентерии, застегивал пряжки на снаряжении Чаттертона, советуя ему взять небольшую запасную санитарную сумку в дополнение к той, которую рядовые санитары считали достаточной. «Во время патрулирования, — говорил он Чаттертону, — отличный санитар держит свои медикаменты на случай травмы отдельно от всякой дряни от аллергии и колик в животе. Ты же не схватишь антигистамин, если кто-то получит пулю в голову. Ты отвечаешь за этих парней. Что до меня, то я всегда должен быть рядом с моими людьми. Единственное, что имеет значение, — это люди. Только они».

Чаттертон спросил Мышь о пистолете 45-го калибра, который висел у того на бедре: разве санитары не вооружаются лучше?

«Многие санитары таскают винтовки или автоматы, — сказал Мышь. — Единственная цель, с которой я ношу оружие, — это прикрыть парня, которого ранили. Я не хочу, чтобы противник прикончил парня, которому я помогаю, только из-за того, что я не вооружен. Но я не хочу носить наступательное оружие. Я не боец, я не беру с собой ничего мощного. Это вроде как символично. Это напоминает мне, зачем я здесь».

На два часа Чаттертон погрузился в философию Мыши. Мышь рассуждал о храбрости и преданности, во что Чаттертон верил и раньше, но о чем никогда не говорил вслух. На эти два часа Чаттертон забыл, что сегодня на ставку будет поставлена его жизнь.

Прибыл вертолет. Кто-то закричал: «Вперед!» Мышь помогал грузить ручные гранаты и пончо в вещевой мешок Чаттертона, а потом в последний раз проинструктировал, какой таблеткой что лечить. Чаттертон схватил каску и повесил на бедро кобуру с пистолетом 45-го калибра.

«Еще одна вещь, — сказал Мышь. — Неважно, что ты там будешь делать, но ты должен выжить. Тебе придется принимать решения. Если что-то произойдет, спроси себя: „Где я хочу оказаться через десять, двадцать лет? Как я буду относиться к этому решению, когда буду стариком?“ Вот вопросы для принятия важных решений».

Чаттертон кивнул и пожал руку Мыши, который оставался на позиции. Чаттертон думал о том, увидит ли он его когда-нибудь еще. Он сумел сказать только: «Спасибо, Мышь. Пока». После этого он забрался в вертолет и уселся на ящик с боеприпасами (никаких сидений или ремней безопасности), и машина поднялась в воздух, уходя за деревья и к солнцу, к настоящему Вьетнаму.

Вертолет выгрузил Чаттертона и несколько ящиков с припасами в джунгли, а затем снова растворился в небе. Чаттертону показалось, что прошла целая вечность, прежде чем послышалось шуршание за деревьями. Он повернулся на звук и увидел дюжину белых людей с грязными лицами, длинными волосами и всклокоченными бородами, мужчин, которые выходили из джунглей. Чаттертон подумал в первую минуту, что калифорнийская банда байкеров материализовалась во Вьетнаме. К нему приближались люди, одетые в разодранные футболки и штаны. Никто не носил каску, или бронежилет, или вообще какую-либо военную одежду. Они подходили ближе, и Чаттертону показалось, что у всех солдат одинаковое выражение лица — взгляд человека, который уже ничему не удивляется.

Солдаты вскрывали ящики с боеприпасами и снаряжались, при этом никто не сказал Чаттертону ни единого слова, включая еще одного санитара, приписанного к командному пункту роты. Время от времени они кидали на Чаттертона взгляд, полный презрения, в котором безошибочно угадывались слова, обычные для Вьетнама: «Ни хрена ты не знаешь. Ты долго тут не продержишься. Если нам будет нужна помощь, ты, скорее всего, обделаешься». Когда они закончили паковаться, один из них обронил в сторону Чаттертона: «Пошли». Эти люди выстроились в небольшую колонну. Они переходили на новую позицию. Во время перемещения они должны были попутно выслеживать и убивать южных вьетнамцев — по мере необходимости. Группа вошла в джунгли. Чаттертон вошел туда с ними, двигаясь в одной линии.

Они пересекали рисовые поля, давили ногами насекомых размером с хорошую птицу, перебирались через реки, полные аллигаторов, переступали через буйвола, убитого пулеметной очередью. Через час в джунглях прозвучали выстрелы. Взвод залег. Чаттертон залег последним. Пули, как горох, сыпались в грязь вокруг них. Чаттертон думал, что у него разорвется сердце. Когда стрельба прекратилась, он осмотрелся. Выражение лиц окружающих оставалось совершенно тем же, которое он увидел при встрече. Через несколько минут они двинулись дальше. Чаттертон взял себя в руки и присоединился к взводу. Когда его дыхание и мысли пришли в норму, он подумал: «Эти парни — сумасшедшие убийцы. Никто со мной не говорит. Где я, черт возьми, нахожусь? Что я наделал?»

Взвод провел ночь под раскаленной луной. Все спали, только Чаттертон не мог заснуть. На рассвете он увидел, как тигр скрылся в джунглях. На следующий день, когда жара была в самом разгаре, взвод дошел до края заброшенной деревни. По донесениям, в этих местах были вражеские солдаты. За исключением Чаттертона, люди во взводе были хорошо вооружены и готовы к бою, а особенно Джон Лако, по кличке Туз, двадцативосьмилетний оклейщик обоев из Нью-Джерси, которого Чаттертон определил как лидера во взводе. Лако (рост шесть футов и два дюйма, вес 220 фунтов) завершал свой третий рейд — ветеран, по вьетнамским меркам. Он нес пулемет М-60 и семьсот патронов в лентах, которые висели у него крест-накрест на груди: по определению времени, вооружен до зубов. Лако заслужил кличку Туз за то, что всегда оставлял игральную карту черной масти на груди убитого врага.

Взвод выстроился в одну линию и начал патрулирование. Вскоре они достигли высохшего рисового поля, которое обеспечивало хороший проход в холмистой местности. Они вышли на открытое пространство, высматривая неприятеля на возвышенностях. Лако поднялся на большой камень, чтобы лучше осмотреться. Неожиданно со склона холма прозвучали выстрелы. Пять пуль, две из них бронебойные, насквозь пробили его правое бедро. Он замер, положил оружие на землю и залег, частично замаскировавшись в траве двухфутовой высоты. Из его ран хлестала кровь. Остальной взвод развернулся назад и укрылся за грудой камней и комьев грязи высотой в десять футов, возле выхода в поле. Кто-то закричал: «Туза ранили! Санитар! Санитар!» Чаттертон и второй санитар поползли вперед. Они видели силуэт Лако в траве, примерно в пятидесяти футах от них. Он был открыт и представлял собой хорошую мишень. Однако противник его не добивал: скорее всего, ждали санитара, чтобы уложить сразу двоих.