Книга Над Кабулом чужие звезды - Михаил Кожухов

И снова стремительный бросок, и снова зрачки автоматов уставились в наши спины. На этот раз успеваю заметить: место и обязанности тут у каждого свои, ни в вопросах, ни в командах нужды особой нет. Тулкин Иманов с ручным пулеметом пулей летит на фланг, Дима Белых и Серик Лукпанов — собственно «таможня», которая тотчас приступает к делу. Коля Сенчук берет на себя окрестности, цепко просматривает каждый кустик и холм, откуда может ударить очередь…

— Афган очищает людей, — считает Сергей Мельнов. — Многим здесь стыдно за себя становится. Прожил восемнадцать — двадцать лет, а что за душой? Прически-цепочки? Это кажется круто, когда не знаешь, что это такое — последнюю гранату перед собой положить. Когда не видел, как рядом с тобой твоего братишку — насмерть. Надо уважать себя самого. Чтобы по делам твоим и тебе, и другим было хорошо. Иной раз спросишь себя: что лично я хорошего-то сделал? Доброго? Такого, чтобы и люди мне добром отплатили? У каждого из нас раньше своя собственная жизнь была, а сейчас и думать не хочется, что когда-нибудь разлетимся в разные стороны. Хотя, обманывать не буду, по дому здесь очень скучаешь. Нет, не в том смысле, чтоб к маме-папе под крыло. Как это объяснишь? Мне вот недавно сестренка в посылке конфеты передала. Так мы всей ротой праздновали! У нас в магазине конфеты есть, конечно, но иностранные. А здесь ко всему своему тянет. Хочется, чтобы дома вокруг были советские, чтобы люди советские. Вот даже пыль чтоб советская была…

— «Воздух», я — «Минутка». Производим досмотр, противодействия нет.

— Я понял, «Минутка». Ждем команды, у нас тоже порядок.

Противодействия нет, доложил по рации Коля Моргун, задрав голову к небу, где кружат вертолеты прикрытия. Но как-то странно отводят глаза погонщики. Как-то уж слишком сладко улыбается, отвечая на наши вопросы, рослый бородач в чалме. Люди из того, первого нашего сегодняшнего каравана вели себя, что ни говори, иначе.

— Иногда чувствуешь: точно «духи», — наставлял меня накануне Мельнов. — Ночью, наверное, доставили груз своим, а теперь за новым топают в Пакистан. Но как докажешь? Приходится пропускать. Если и правда «духи», все равно рано или поздно столкнемся.

Уже больше года служит в Афганистане младший сержант, уже больше года разглядывает в иллюминаторы холмы Гамберая. А видится ему другой, самый лучший в жизни сюжет. Будет так: он ничего не сообщит заранее. Просто свалится в свой ненаглядный Ташкент как гром среди ясного неба, купит матери огромный букет цветов, позвонит ей на работу. И скажет:

— Мама! Я вернулся.

Но это когда еще будет. Пока же старший лейтенант Александр Чихирев командует спецназу «отбой», и мы снова бежим к вертолетам, которые садятся поодаль, поднимая винтами густую бурую пыль.

Январь 1987 г.

P. S.

Вскоре после нашей встречи, в день, когда ему исполнилось 25 лет, на таком же досмотре каравана погиб в степи Гамберая командир группы старший лейтенант Александр Чихирев. Я узнал об этом много позже от его товарищей из джелалабадской бригады войск специального назначения. В мае 1988 года они первыми из состава нашей группировки в Афганистане пересекли советскую границу — без тельняшек, замаскированные под мотострелков, чтобы не вызывать «не тех» вопросов у западных корреспондентов, приглашенных по этому случаю в Афганистан. Старшего лейтенанта среди них не было.

Из дневника

Пытаюсь выполнить просьбу политотдела 40-й армии: рассказать о посылках с фруктами из Молдавии, которые сюда присылают по комсомольской линии. Ничего хорошего у меня из этого не выходит. Суть дела в том, что даже начальникам госпиталей, не говоря уже о командирах частей, не позволено покупать овощи и фрукты в стране, прилавки которой круглый год ломятся от мандаринов, гранат, бананов и манго. Из Союза же в лучшем случае привозят помятые зеленые яблоки, пожухлые огурцы, подгнившую картошку, которые и здоровым-то людям совестно предлагать. Заботу о безруких и безногих «героях-интернационалистах» предложено проявлять комсомольским организациям республик. Они и проявляют, кто лучше, кто хуже, кто напрочь позабыв еще и об этой повинности. Как раз из Молдавии посылки приходят часто, вот и теперь, под Новый год, пришел еще один самолет с яблоками, медом, домашним вареньем. Груз распределили по госпиталям, перепало, конечно же, и кабульскому.

На церемонии торжественного вручения молдавских яблок я стоял за спиной переодетой Снегурочкой медицинской сестры. Ее речь была, пожалуй, суховата и напоминала те, которые произносят в загсах, только начало было неожиданным и очень теплым: «Родные мальчики!»

Мальчики лежали на койках справа и слева от прохода. Тот, что лежал на ближней койке справа, почти не открывал глаз. Обрубок ноги торчал из-под простыни, сквозь повязку сочилась кровь. Развернув вынутый из кармана бинт, дежурная сестра показала мне пулю, которую вытащил из предсердия парня ведущий хирург госпиталя.

Судя по всему, к приходу корреспондента в отделении готовились. Почему-то почти к самому потолку был прибит стенд для наглядной агитации с полочкой для свежих газет, причем на такой высоте, что без стремянки ликвидировать политическую неграмотность было бы невозможно. А на стене палаты висел лист ватмана со стихами: «Я учусь у Родины быть добрым. Я учусь у Родины быть чутким».

В палате стоял вкусный запах грецких орехов и спелых молдавских яблок, которые были аккуратно уложены на тарелках, стоявших на тумбочках в изголовье раненых. Показалось, что если закрыть глаза, то все исчезнет, и останется только этот яблочный запах, запах дома и детства.

На Новый год живущие в Старом микрорайоне «шурави» палили со своих балконов из всех стволов, целясь в чужие афганские звезды, а военные устроили под Кабулом разноцветный салют ракетами. Других радостей не было.

* * *

Летал в Герат. Уже там, на аэродроме, узнал, что опоздал ровно на день: банда Саида Тимури в полторы тысячи стволов еще вчера «перешла на сторону кабульского правительства», ради чего, собственно, я и добирался сюда через всю страну.

Знакомую дорогу от аэропорта до города не узнать. Кишлаки стерты с лица земли, сама дорога разбита так, что ехать по ней невозможно, машины пробираются по обочине. Но точно так же стоят танки вдоль главной улицы города, те же ослики везут повозки, позвякивая бубенцами. Танк и ослик — теперь два главных транспортных средства в Герате.

В тот вечер был невиданный закат. Мягкий, пятицветный — от розового до лазуритового оттенка. Спал я все в той же, но еще более обветшавшей гостинице «Герат», в ленинской комнате, укрывшись двумя одеялами и не снимая свитера. На меня, охраняя мой сон, строго смотрели члены Политбюро ЦК КПСС: изрядно потертый плакат с их портретами висел на стене.

Возвращался на самолете афганских ВВС. Вместо Кабула он направился сначала в противоположный конец страны, в Мазари-Шариф, взял на борт толпу новобранцев-узбеков, одетых почему-то в драные уже шинели и с нелепыми узелками в руках. У них отрешенные, испуганные лица. Один из них был очень смешной: поверх солдатской кепочки повязан по-бабьи красный платок. Защитник революции. Рядом со мной устроились двое, борттехник из экипажа и летчик из Мазари-Шарифа. На протяжении всего полета техник щекотал летчика, и тот хихикал. Время от времени техник с настойчивостью, достойной лучшего применения, предлагал обменять свой немыслимых размеров латунный перстень на мою зимнюю шапку.