Книга Второй после Бога - Курт Ауст

– Петтер! Какой ты стал красивый! И как вырос! – Она немного отстранила, но не отпустила меня, и покачала головой. – Господи, неужели это ты? – Хильде вытерла катившуюся по щеке слезу и вдруг ужаснулась: – Боже, я совсем забылась! Как можно, господа ждут лепешки, они стоят у меня на кухне!

Она снова поспешила на кухню, где уже сидели Нильс и Олав, ожидая, что им тоже дадут поесть.

И хотя возле нунция на этот раз стояла не маленькая, а большая бутылка, я брал только те блюда, которые стояли от него подальше.

Юнкер Стиг выпил слабое, но вкусное пиво Хильде Хестеберг, рыгнул, прикрыв рот рукой, и обратился к нунцию.

– Куда Вашему Высокопреосвященству будет угодно направиться, когда мы переправимся через фьорд? – вежливо спросил он без присущих ему обычно гнусавых высокомерных ноток в голосе.

Нунций дожевал пищу, проглотил ее и вытер пальцем уголки губ – матушка Хильде не считала нужным подавать салфетки – на что тогда нужны рукава? – он глотнул пива, которое явно пришлось ему не по вкусу, встал и отошел в сторону.

– Но черт возьми! – воскликнул юнкер Стиг и раздраженно посмотрел ему вслед. Нунций надел шляпу, накинул плащ и вышел. Юнкер что-то буркнул себе под нос, обернулся к столу, положил руки по обе стороны от своей тарелки, посмотрел на свои растопыренные пальцы и, явно с трудом сдерживая себя, мрачно взглянул на меня: – Я солдат! – сказал он по-датски. – Меня учили защищать моего короля, бороться и воевать за него, и я разоружу или убью любого врага, которого обнаружу.

Я набил рот сыром, чтобы не отвечать ему, и в то же время был страшно удивлен, что этот высокомерный камер-юнкер обращается ко мне как к равному.

– Но, чтобы защитить своего короля, я должен знать, кто мой враг, – продолжал юнкер и с раздраженной миной глотнул пива. – А также знать, какие у моего короля планы. – Он отер пену с верхней губы и посмотрел на меня. – Понимаете, господин Хорттен, что-то не так. Не понимаю, что именно, но что-то не так.

Мне нечего было ему ответить. И я ограничился тем, что уставился в одну точку рядом с его тарелкой.

– Вчера я посетил коменданта Шторма, пока вы… – Он наморщил лоб, и взгляд его стал острым. – Да так… Вы знаете, что я думаю об этом деле, но… У коменданта Шторма мне не сказали прямо, но намекнули, что не хотели бы видеть Его Высокопреосвященство в городе, да и в других частях страны тоже, если на то пошло.

– Они знали, кто он? – с удивлением спросил я.

– Да, очевидно. Наверняка этот таможенник проболтался, хотя вы и просили его держать язык за зубами.

Я не стал напоминать юнкеру, что это он, а не я, сказал таможеннику, что нунций посланник Папы, а не обычный торговец.

– Почему они настроены против нунция дей Конти? – поинтересовался я.

– Об этом не говорилось, но и так ясно: многие были бы против его присутствия, узнав, что он католик.

Слова “были бы против его присутствия” прозвучали в моих ушах как “пожелали бы ему смерти”. Я чуть не рассказал юнкеру о вчерашних событиях, о том, что нам надо следить за действиями нунция больше, чем за тем, что замышляется против него. Но мы были не одни, фрейлейн Сара все еще сидела за столом, она молчала, повернувшись лицом к кухне, словно ее интересовало то, что матушка Хильде там делает. Я знал, что она не понимает по-датски, но лучше было не рисковать.

Юнкер Стиг допил пиво и снова налил себе из кувшина.

– Этот покойник, тот, которого вы осматривали… – Юнкер не поднимал глаз от кружки. – Вы уверены, что он умер от какой-то болезни?

У меня от лица отхлынула кровь, и я схватил нож, чтобы отрезать себе еще кусок сыра, мне нужно было что-то сделать.

– Городской судья… – Я покашлял, чтобы прочистить горло. – Городской судья Мунк в этом не сомневается. Так что… это точно.

– Вы уверены? – Юнкер Стиг не спускал с меня глаз.

Я кивнул несколько раз, это как будто убедило его, он потянулся за свежим хлебом и откусил большой кусок. Задумчиво жуя хлеб, он поднял глаза и хотел что-то сказать, но предупреждающе поднял руку и дожевал хлеб.

– Сегодня ночью… нет, я имею в виду прошлую ночь, во Фредрикстаде у аптекаря… не слышали ли вы чего-нибудь необычного? Понимаете, мне кажется, я слышал…

Его прервала фрейлейн Сара, которая встала так внезапно, что со стола чуть не упала тарелка. Быстрым шагом, без единого слова она вышла из комнаты. Мы оба удивленно смотрели ей вслед. В ту же минуту в комнату вошел Олав с шапкой в руке.

– Будет лучше, если мы отправимся не мешкая, пока ветер попутный, – сказал он.

Я кивнул.

– Сейчас идем.

Он все еще ждал, и мы встали из-за стола. Юнкер Стиг крикнул своего слугу, Герберта, и приказал перенести его багаж в лодку. Я попросил Олава помочь мне с багажом нунция.

Продолжать разговор с юнкером о той ночи во Фредрикстаде было уже невозможно, наверное, оно и к лучшему. По дороге к лодке, на свежем воздухе, я снова все продумал и решил ничего юнкеру не говорить, по крайней мере пока. Изменить что-либо он все равно был не в силах, а тайна уже не тайна, если ее знают двое, любил говорить Томас. А нас с нунцием уже было двое.

Кроме того, я не был уверен, что юнкер Стиг, когда все станет известно королю, будет так же заинтересован в том, чтобы спасти шею Петтера Хорттена, как свою собственную. В том же, что королю это станет известно и что главным героем будет человек благородного происхождения, я не сомневался. Юнкер Стиг наверняка придумает, как ему действовать, думал я, таская наши вещи в лодку Нильса. Придумает, как подать себя в выгодном свете, а меня сделать виноватым в том, что нунцию удалось совершить свое злодеяние.

“Лучше думать о людях плохо и ждать, чтобы они доказали обратное”, – презрительно думал я, влезая в лодку.

Переезд через фьорд прошел легко, как и следовало ожидать. Я сидел на носу, опустив руку в воду, и смотрел на знакомые места. С левого борта поднимался внушительный остров Бастёйен, с правого – маленький, словно встрепанный, Мёленёйен, который почти сливался с утренним туманом. Впереди к нам приближался мыс Хорттен, он рос на глазах, и я узнавал крутые склоны, большие камни, места, где я ловил рыбу, где разбил до крови колено, видел косулю или бегал за отвязавшейся скотиной. За деревьями виднелась усадьба, темные поля, спускающиеся к морю, еще не перепахали после того, как урожай был собран. Видно, хозяин немного затянул со страдой.

Скрытый от глаз остальных, сидевших у меня за спиной, я достал из кармана бумагу и развернул ее. Она затрепыхалась на ветру, приклеилась на мгновение к моим пальцам, и я смог прочитать слова: “…пожизненное заключение…” Ветер усилился, я испугался, как бы он не вырвал бумагу у меня из рук, сложил ее и снова сунул в карман.

Нильс предпочел пройти мимо Веалёса и войти во внутреннюю бухту, чтобы оказаться с подветренной стороны, когда будет причаливать к берегу, и я вспомнил, что при сильном ветре тут было трудно маневрировать плоскодонкой. Когда паром царапнул дно ниже Сёебудена, я под носом Олава схватил канат, спрыгнул на берег и привязал лодку к большой сосне, которая всегда нас здесь выручала. Олав побежал через лес, чтобы пригнать лошадь с телегой за нашим багажом. Дождь перестал, но мы все немного промокли и дрожали от холода на ветру, поэтому я предложил нунцию не ждать телеги. У него побелел кончик носа, лицо посинело, и я вдруг сообразил, что в качестве слуги плохо забочусь о своем хозяине, позволив ему совершить эту нелегкую поездку без всякой поддержки и слов сочувствия с моей стороны. Нунций молчал, и я сделал вид, что все в порядке. На самом деле я испытал даже недобрую радость от его несчастного вида и невольно вспомнил о Немезиде.