Книга Осень на краю - Елена Арсеньева

– Милосердие, значит? – сухо произнес Охтин. – Ну-ну. А прото, что благими намерениями дорога в ад вымощена, слышали небось?

– Приходилось, – так же сухо ответствовал Тараканов. – Вы начто намекаете? Мол, кабы не взял я господина Кандыбина на службу в редакцию,так он и по сю пору был бы жив? Ну, знаете, коли суждено тебе задохнуться, такхоть комаром, а подавишься. Вполне возможно, что служба в редакции тут вовсе нипри чем.

– Напомню, что репортер ваш не комаром подавился, а былудушен совершенно конкретным человеком, – вежливо возразил Охтин. – И у менянет ни единого сомнения, что это имело отношение если не к его репортерскойслужбе, то уж точно – к странным играм с объявлениями беженцев. – Он взял изстопы объявлений, написанных женским почерком, одно и снова прочел его вслух: –«ФРАНЦУЖЕНКА, БЕЖЕНКА ИЗ ВАРШАВЫ, ищет урок. Рождественская ул., дом Андреева,m-lle Pora. Видеть можно от 11 до 2 часов дня и от 6 до 8 вечера» . – Поднялглаза, подождал, испытующе глядя то на Шурку, то на Тараканова. – Ну, господа!Неужели вы не видите, не замечаете ничего странного?

Тараканов пожал плечами:

– Вам кажется странным, что француженка могла оказатьсябеженкой из Варшавы? Не вижу в этом ничего особенного! Чего только в жизни небывает!

И тут Шурку осенило:

– Да нет! Штука в том, что Кандыбин был убит наРождественке! Правильно, да? Я угадал?

– Угадали, – просиял улыбкой Охтин, и вдруг оказалось, чтоон никакой не невзрачный, а очень даже привлекательный человек. Улыбка у негобыла ослепительная, зубы – ну просто отборный жемчуг! – Да, все дело именно вРождественской улице.

– Ну, господа хорошие, – разочарованно развел рукамиТараканов. – Это несколько-с натянуто-с, позвольте вам заметить. Рождественка –она эвона какая длинная. При чем же тут француженка из Варшавы – и мойрепортер? В огороде бузина, а в Киеве дядька.

– Иван Никодимович, Рождественка длинна, слов нет, и домовна ней несколько десятков, однако дом Андреева всего один, – терпеливопроговорил Охтин, и Тараканов даже руками всплеснул:

– Мать честная… Ночлежный дом! Кандыбин был убит околоночлежного дома!

– Совершенно верно. А мамзель Пора… – Он вдруг осекся,помолчал, потом снова заговорил: – Она, стало быть, называет в качестве своегоместожительства именно дом Андреева … Вы можете представить себе француженку,пусть даже из Варшавы, которая живет в ночлежке Андреева? На дне , так сказать.До сего небось и господин Горький своей ширококрылой, словно его буревестник,фантазией не смог бы дойти!

– В самом деле, превеликие странности… – пробормоталТараканов, снова и снова вчитываясь в объявление. – И как я сразу не заметил…

Шурка в это время просматривал другие объявления. Его взгляддавно уже зацепился за одну мелочь, только он никак не мог решить, стоит на нееобращать внимание Охтина или нет. Однако все же решился.

– А еще тут двойки кругом, – пробормотал он. – Может,конечно, это случайность…

– Какие двойки? – остро глянул Охтин.

– Да самые обычные, – Шурка потряс пачку объявлений. – Вкаждом из них есть цифра «2». Да вы сами взгляните, господа!

Господа немедля склонились к объявлениям и удостоверились,что и впрямь – в каждом из них имела место быть двойка. Либо в номере дома,либо квартиры, либо во времени, указанном для встречи. В объявлении Ж. Немченкодвойка присутствовала в составе номера квартиры «20», но тоже присутствовала!

– Совпадение? – встревоженно спросил Тараканов.

– Да кто его знает, – озадаченно пожал плечами Охтин. – Надопоразмыслить. Однако приметливы же вы, господин Русанов! – повернулся он кШурке. – Думаю, такую мелкую деталь только гимназист и мог заметить.

– Вы, наверное… – начал было Тараканов, как вдруг осекся иявно смутился.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы постигнутьсмысл недоговоренной фразы: «Вы, наверное, сами двоечник, оттого эту цифрусразу и примечаете?»

Шурка покраснел от возмущения.

Безобразие какое! Конечно, на медаль он не тянул, ни назолотую, ни на серебряную, ни на жестяную, да и вообще отличником его назватьбыло бы сложно, однако двойки, иначе говоря, неуды, у него были только пофизике. Ну и по математике. А также по химии. Ну так что ж? По складу умасвоего Шурка Русанов был явный гуманитарий! Впрочем, по истории у него тожевстречались двойки… Один его ответ на экзамене по истории, касаемый Войны Алойи Белой розы, вообще вошел в анналы первой мужской энской гимназии, посколькуШурка Русанов оскорбленно спросил преподавателя: «Я не понимаю, а при чем тутцветы?»

И все-таки намек Тараканова, даже невысказанный, следовалосчитать бестактным. Да-с, бестактным! Поэтому Шурка принял высокомерный вид ипроцедил сквозь зубы:

– Пишу я, во всяком случае, без грамматических ошибок, не точто этот ваш… И заметка «Вильгельмов ждут!» написана мною самостоятельно отслова до слова!

– Да, кстати! – спохватился Тараканов. – Мы совсем забыли,отчего, собственно, сыр-бор разгорелся. Значит, вы продолжаете настаивать наавторстве… А ведь можно очень просто выяснить, правду вы говорите или, пардон,несколько преувеличиваете свои возможности.

– А, понимаю, – хмыкнул Охтин. – Желаете провестиследственный эксперимент, как это называется в нашем ведомстве?

– Вот именно, – азартно кивнул Тараканов. – Коли ужотсутствует возможность сличения почерков, стало быть, нужно сличить стиль.Садитесь-ка вот сюда, молодой человек… Кстати, как вас звать-величатьприкажете?

– Шу… – начал было наш герой, однако спохватился и изрек: –Александр Константинович.

– Ох ты Боже мой! – вздохнул Тараканов, но спорить не стал:– Садитесь, значит, сюда, Александр Константинович, за мой стол, берите ручку,бумагу и извольте начать писать.

– Что же именно? – удивился Шурка, хватая редакторскуюручку, обыкновенную гимназическую «вставочку» (нет, не гусиное перо… но и неавтоматическое, цена на которое в иных писчебумажных лавках доходила до пяти, ато и десяти рублей!), с изрядно обронзовевшим от частого писания фиолетовыми черниламиперышком «рондо». – Диктовку, что ли?

– Да нет, – ухмыльнулся Тараканов. – Сочинение на вольнуютему.

– Что?!