Книга Штрих-кот - Алексей Верт

– Нет же! – командир примирительно поднял ладони. – Обычная дудка. В виде уточки. Деревянная, желтая. И звук такой негромкий, но гадкий… Он только дунул – а гремлины врассыпную. Только что рядом были, и вдруг – ни одного. Выходит архитектор. Я как дурак, с пустыми руками. Думаю, каким идиотом буду выглядеть, рассказывая ему про погоню за мифическими существами. И тут из-за плеча Варфоломей начинает причитать. Мол, сидел он у себя в саду, никого не трогал, горя не знал. Радовался успехам цветов. И тут вдруг кто-то в черной маске подскочил, зарычал злобно, вырвал розовый куст из земли – и бежать. А я – такой героичный! – на помощь бросился. Вора ловить. Прибежали на площадь, вор испугался, растение бросил – и был таков.

– Интерееесно, – Варя и Ника сложили руки на груди.

– Можно не так сильно злиться на Макса.

– То есть сильно, но не так.

– В смысле? – Макс до потери пульса устал от оценочных суждений в свой адрес и был готов уже поссориться с кем угодно, только перестать чувствовать себя дурачком и виноватым.

– Садовник скрывает гремлинов от архитектора, – Варя улыбалась загадочно, но так, что будь Макс на месте Варфоломея, он бы испугался. Он на своем-то не смог удержаться и непроизвольно сглотнул.

– А еще садовник управляет гремлинами, – Ника вдруг захлопала в ладоши, как будто получила долгожданный подарок. – То есть, наш подозреваемый становится еще более подозрительным! Возможно, это он и организовал нападение, чтобы потом присоединиться к погоне и обмануть архитектора, а заодно и тебя!

Макс пожал плечами. Пусть техномаги занимаются подозрениями, странностями и построением гипотез. Он сейчас ляжет в горячую ванну и постарается смыть с себя позор… то есть расслабится.

В разговоре лучше всего запоминаются финальные фразы, поэтому я решил: самое время сообщить Вареникам приятные новости, чтобы они перестали злиться на командира:

– Значит, моя следящая система не врала. Теперь мы знаем, что гремлины действительно были рядом и…

– Извини, – Макс поежился. – Не хотел раньше времени тебе говорить, но…

* * *

Когда я, запыхавшись, ворвался в свою комнату, то не смог сдержать возмущенного мява, который брошка отказалась переводить. Моя система, мой прекрасный контур слежения был разобран и валялся по всей комнате кусочками проводов и деталей! Почти все камеры пропали, блестящие железячки – тоже. Зато на листе картона под упреждающей надписью теперь красовались кривые буквы: «Влезли, не убило! Инженер, делай еще!»

– Откуда они… – я выпустил когти и зашипел.

– Я проболтался, – на пороге замаячил понурый Макс. – То есть, похвастался. Ну то есть, когда мы уже на улице были, я им кричал вслед: «Сдавайтесь, у нас сеть слежения есть, мы вас вычислим!» Не знаю, что на меня нашло. Наверное, гремлин попутал.

Я невидящими глазами смотрел на бантик из клочка картона, который издевательски раскачивался на люстре.

– И пусть еще не так уж и поздно, – проговорил я фальшиво бодрым голосом. – А я – спать.

Гордо прошествовал на диван, свернулся клубочком и прикрыл зажмуренные глаза длинным хвостом.

Кто сказал, что коты не плачут?

Глава 5

– Эй, – Варя осторожно потыкала мой бок пальцем. – Я же вижу, ты не спишь. Открой глаза.

– Зачем? – обиженно отозвался я. Веки сами собой попытались открыться, но я держал их зажмуренными изо всех сил.

– У нас для тебя сюрприз.

– Не надо мне никаких сюрпризов.

И в самом деле, зачем нужны сюрпризы коту, который на протяжении последнего часа предавался размышлениям о том, что будет со всеми ними, если он возьмет и умрет. Прямо на месте, не просыпаясь, пока его нерадивая команда будет в соседней комнате. Картину происходящего я нарисовал тщательно и подробно.

Будто бы близняшки подходят ко мне с двух сторон и синхронно тянут за уши, чтобы разбудить – конечно, как без этих жестоких человеческих поступков? – но тело уже холодное и никак не реагирует.

В этом месте размышлений у меня даже слезы навернулись. Холодное жесткое тельце… Коченеющие лапы… Девочки, конечно, пугаются и зовут Макса.

Тот прибегает с глупой улыбкой и утверждает, что все исправит. Но есть в этом мире вещи, с которыми силой ничего не сделаешь. И речь не только о гремлинах. Есть еще, например, смерть.

Тут наступал самый подробно придуманный момент. Я в красках представлял себе, как командир опускается на колени и сдавленным, дрожащим от волнения голосом говорит: «Как я ошибался! Мне казалось, что котенок бесполезен и глуп. Я не прислушивался к нему, не ценил то, что он делал, и даже раскрыл гремлинам секрет контура слежения! Есть ли мне прощение? Как же нам теперь быть без того единственного, кто хоть что-то делал для успеха операции?»

Дальше, в лучших традициях подсмотренных фильмов, Максим поднимает глаза к куполу, за неимением неба, и громко с надрывом кричит: «Не-е-ет!!!» На заднем плане рыдают Вареники и по очереди сморкаются в клетчатые носовые платочки…

Тут следует смена декораций, и вот уже торжественное шествие с гробом.

Впереди всех архитектор: прямой, как палка, чеканит шаг и смотрит только вперед. На нем красуется высоченный блестящий цилиндр, черный, как тьма в мышиной норе, купленный специально, чтобы проводить меня в последний путь. В руках у архитектора трость с черепом гремлина вместо набалдашника. Это спецагенты жестоко отомстили тем, из-за кого погиб их товарищ, и вручили трофеи главе города со словами: «Пусть все знают, без идей Яши мы бы не справились…»

Вслед за архитектором шагают ученые со скорбными лицами и красными от недосыпа глазами. Они всю ночь пытались изобрести машину для оживления котов, однако потерпели неудачу – увы, в некоторых вопросах не помогает не только сила, но и наука. В руках у Гоши толстенная папка с документами, каждый из которых – свидетельство моих достижений. Патенты на изобретения, благодарственные письма от жителей города и академии наук, сертификаты, подтверждающие мой уникальный ум и сообразительность.

Следом за учеными движутся оперативные группы с Базы, пришедшие проводить коллегу в последний путь. Все жалеют о том, что не довелось поработать с этим сверходаренным котом.

В хвосте процессии в обязательном порядке нужны дружки и братцы из родного Харькова. Те самые, что смеялись, тыкали лапой, разыгрывали и не принимали всерьез. Теперь они притихли и прониклись серьезностью момента. Каждый из них мысленно сжимает когти и жалеет о том, что не разглядел во мне хорошего друга и гениального изобретателя.

И последняя, самая приятная картина – Профессор, стоящий на краю могилы с надгробной речью. Раньше мне никогда не приходилось такие речи слушать, но я был уверен, что в ней должны быть искренние слова похвалы безвременно ушедшему родственнику и, конечно, сожаление, что общение было столь коротким.