Книга Ромео и Джульетта. Величайшая история любви - Николай Бахрошин

Ромео в скором времени кинулся ее разыскивать, но не смог найти.

* * *

К сожалению, а может, к счастью, каждый праздник когда-то кончается. Закончился и бал Капулетти. Последние гости покидали хлебосольный дом, кто — на своих ногах, с разговорами, выкриками и песнями, а кто — при помощи слуг, без лишних церемоний тащивших обмякших господ к воротам и закидывающих в носилки.

Ромео, заранее притаившись в зарослях густых акаций, терпеливо ждал.

Он слышал, как Бенволио и Меркуцио искали его, звали, чертыхались, перебрасываясь между собой шутками.

Бенволио, например, предположил, что друга украли черти. Потом взнуздали, запрягли в повозку и гоняют теперь на нем по ночным дорогам, визжа и распевая похабщину. Меркуцио уверял, что этого не может быть, потому что он, якобы, сам видел, как Ромео сидел на луне, свесив ножки, и шпагой пытался отковырнуть от небесной тверди небольшую звездочку. А в повозке чертей, как известно, так далеко не уедешь. Нет, скорее всего Бенволио обознался, может кто и распевал с чертями в обнимку похабные куплеты, но уж наверняка не Ромео. А кто же еще? — стоял на своем Бенволио. Ну, так сразу не скажешь… Может, архиепископ Миланский. Этот все может! Этого не надо долго искать, если видишь похабщину и пьяные безобразия!

Распри рода Дела Скала с архиепископом Миланским были широко известны. Но Бенволио явно не был настроен их обсуждать. Он еще пошарил вокруг столов и предположил, что Ромео просто хлебнул вина через меру. Наверняка уже отправился спать. Меркуцио, обнаруживая свою обычную проницательность, предложил в заклад двадцать цехинов и душу в придачу, что сна у Ромео сейчас ни в одном глазу. А искать того, кто не хочет быть найденным, друг Бенволио, не только глупо, но и неприлично…

Слушая их привычную трепотню, Ромео улыбался.

Потом друзья удалились.

Он ждал.

Настал час слуг. Он видел, как они гасили недогоревшие свечи, как убирали посуду из павильона и со столов под деревьями, как шарили по саду и под кустами, разыскивая тела не в меру захмелевших гостей. Ему пришлось два раза переползать с места на место, опасаясь попасться им на глаза. Затем те же голоса долго и яростно препирались из-за каких-то объедков, которые некий Сотейщик, вроде бы, сожрал один, не подумав поделиться с друзьями. А вот теперь Сотейщик лишь облизнется на ореховые кексы, потому что те были припрятаны загодя. И если Сотейщик раззявил пасть и на кексы, то пусть захлопнет ее так же быстро, как он метал туда остатки копченого окорока и утятины с черносливом! — громко ругался кто-то.

От нечего делать Ромео поудивлялся про себя, как странно устроен божий мир — кто-то рыгает от сытости и сплевывает непрожеванные куски, а кто-то рядом скандалит из-за объедков…

Впрочем, Господу, конечно, виднее, как пасти свое брыкливое стадо…

Слуги долго ворчали друг на друга, перекрикивались, и на все лады честили неведомого Сотейщика. Звон бутылок, бокалов, бульканье и причмокивание явного говорили о том, что гости старого Капулетти не смогли справиться со всем угощением, немало оставив и слугам.

Потом и эти ушли, позевывая.

Ромео остался совсем один. В чужом саду. Наблюдал, притаившись, как один за другим гаснут окна в доме.

Почему он остался?

Ну, это как раз объяснить нетрудно. Он сам рассказывал мне чуть позднее, что на него словно морок нашел, словно наваждение с ним случилось. Бывает у него так — одна-единственная мысль овладевает всем и ведет за собой, и всего остального как будто не существует. А юная красавица Джульетта настолько завладела к тому времени всеми его мыслями и чувствами, что удалиться от нее хоть на полет стрелы казалось почти преступлением.

В сущности, он даже не хотел многого. Просто стоять, смотреть на ее неосвещенные окна, на тень балкона, на каменных горгулий, что поддерживают балкон и отпугивают бесов. Томиться от сладкой сердечной муки и представлять себе, как эта богиня мирно спит, разметав по подушке кружево золотистых волос.

Но вот как он угадал — где стоять? Что это именно ее окна, ее балкон?

Он, впервые попавший в дом Капулетти! В котором даже привычному человеку сложно разобраться во всех аляповатых нагромождениях. Строил-то дом один архитектор, но пристраивали к нему на протяжении нескольких поколений, вкусы которых все время менялись…

Загадка! Которую даже сам Ромео не брался потом разгадать. Сердце подсказало, просто объяснил он.

За неимением лучшего — тоже объяснение. Из тех, которое не стоило бы повторять перед святой инквизицией, чуткой к подобным странностям.

Так или иначе, Ромео пришел почти под окна Джульетты. По пути, правда, на него излилось нечто… Не благодать, другая субстанция, что хранится под кроватями в ночных вазах, а потом выплескивается из окна. Это всегда изливается из ночных окон, таким гулякам, как наш Ромео, данный факт хорошо известен.

Услышав возню и характерные звуки, Ромео с привычной ловкостью увернулся. Лишь негромко выругался от неожиданности. Впрочем, в ночной тиши и это прозвучало, как удар гонга. Поэтому Ромео тут же призвал себя к осторожности, и притаился на всякий случай.

От себя добавлю, наши предки, гордые римляне, знали и канализацию и водопровод, и содержали свои города в чистоте и порядке. А мы, потомки, выливаем прямо из окон на улицы ночные горшки и помойные ведра, а воду набираем из тухлых колодцев. Признаетесь, что изобретательность предков не идет ни в какое сравнение с нашей! В отличие от них, от предков, мы, потомки, только и смогли изобрести, что шляпу с полями, защищающую во время прогулки по городу от дерьма на ушах. Я сам, сеньоры и сеньориты, не из тех старых пердунов, уверяющих будто мир от поколения к поколению становится хуже, просто не нахожу достаточно тезисов, чтобы доказать обратное…

О чем это я?.. Ах, да! О любви…

Трудно представить, что молодая Джульетта выбегала на балкон на каждый шум снизу, как пьяный медник, что высовывается из окна на любой звук с намерением обругать проходящих. Но тут она действительно вышла. Как была, в легкой кружевной рубашке и ночном чепце, тоже, впрочем, вполне кокетливом.

От кого-то из великих мастеров фехтования словами, от Данте или от Бокаччо, не помню, мне довелось услышать, что непосредственность — самая высшая форма кокетства в нашем лукавом мире. Пожалуй, я склонен согласиться с этим…

При виде любимой, чей тонкий силуэт просвечивала сквозь рубашку луна-проказница, Ромео тут же оставил свое намерение молча страдать и томиться. Забыв про всякую осторожность, он мгновенно очутился под самым ее балконом и был замечен. А то, что обошлось без вскриков, охов и других женских звуков тревоги, свидетельствует, как его ждали. Именно его, именно сейчас, именно в такое время, когда прогулки по чужим садам не очень-то приняты…

О чем они говорили? О любви, конечно!

По меньшей мере, было бы странно, если бы они обсуждали, очередной указ муниципалитета об очистке сточных канав. В Вероне, добавлю, всегда было больше указов, чем лопат для их чистки, поэтому, сколько не пишут, канавы до сих пор исправно воняют…