Книга Камни Юсуфа - Виктория Дьякова

— Как это? — неприятно удивился Витя. — Как нет? Что мне, мерещится что ли?

— Да убежали, наверное, — предположил Рыбкин

— Убежали… — Витя нахмурился. — Пойди, встань там. Да гляди в оба. Ложку-то свою с миской здесь оставь, чай, не звезда героя, не украдут. Давай, топай. Нам сейчас рисковать нельзя. Только-только масть в руки пошла…

* * *

Едва поднявшись в свои покои, княгиня Вассиана умылась розовой водой и, раздевшись с помощью Груши, легла в постель, накрывшись бархатным червчатым одеялом, подбитым соболем. Ее бил крупный озноб. Груша принесла горячей воды, и теперь Лукинична готовила хозяйке теплое питье, приговаривая:

— Вот микхстурку государыне сейчас сделаем. Маслице от Якутска, ростом кругло как яблоко, ходит живо, а живет, сказывают, в глухих и глубоких озерах, поглубже нашего будут. Вот частица масла ентого, потом большую часть нефти, часть скипидару, часть деревянного масла, да полевых кузнечиков добавим, что по травкам скачут, да лапки коростеликов красных, что в полях летают, и все это в вино разведем. А там тело-то натереть надо и закутаться, покуда состав войдет. Слышьте, государыня? А не поможет, так другое средство есть — зверобой-трава, на водке настоянный, лося бьет, любую болезнь выгонит… Дверь в спальные покои приоткрылась.

— Государыня, позвольте войти? — князь Никита Ухтомский появился на пороге и склонился в поклоне.

— Да, князь, входи, — разрешила Вассиана, приподнимаясь в постели. — Лукинична, иди — приказала она травнице. — Потом доделаешь.

— Там тебе, Лукинична, Сомыч земляную грушу раскопал, — шутливо сообщил ей Никита. — Говорит, против испуга хорошо помогает. Только не знает, в чем мочить, в вине али в уксусе.

Старуха гневно взглянула на молодого князя, но, смолчав, послушно удалилась из комнаты. Когда дверь за ней закрылась, Никита приблизился к постели княгини.

Не говоря ни слова, достал спрятанную под кафтаном алую розу и положил на постель. Щеки его смущенно зарделись:

— Негоже это, я знаю, не принято у нас такое, женщинам цветы дарить, — не поднимая глаз он почти оправдывался, — но там, где ты родилась, я видел… Я думал, тебе будет приятно…

— Спасибо. Правда, неожиданно, — княгиня взяла цветок, на мгновение поднесла его к лицу, потом быстро спрятала под одеяло. — Спасибо, князь. — Она нежно прикоснулась пальцами к руке Никиты, он быстро поднял глаза, они блестели, как два отполированных куска яшмы.

— Плохо тебе у нас? — спросил он взволнованно, беря ее руку в свои. — Знаю, что плохо. Не привыкла ты к такой жизни. Зачем ты приехала сюда? Почему не жила у себя в Италии, где все родное, все по сердцу?

— Потому, что здесь я живу, а там… — Вассиана помолчала с мгновение, потом добавила, почти неслышно: — Там бы я давно уже умерла.

Никита сжал ее руку.

— Убили! Убили! — донесся до них чей-то пронзительный крик с улицы.

— Что там? Что случилось? — заволновалась княгиня.

— Лежи, сейчас я узнаю, — Никита быстро вышел из комнаты и спустился во двор.

Пленный лях лежал рядом с крыльцом дома, лицом вниз, в спине его торчал кинжал. Вокруг столпились дворовые девки и парни, ратники, кухарки, домашняя прислуга. Тут же стояли не на шутку озадаченные герои недавних событий в лесу: пожалованные князем Белозерским за храбрость и сноровку свены. Старший был бледен, но спокоен, младший же пребывал в полной растерянности.

— Кто? Кто сделал это? — Никита подошел к старшему свену и строго потребовал с него ответ: — Тебе князь Алексей Петрович поручил следить за ним.

— Если б знать, Никита Романович, — ответил вместо Вити Сомыч. — Вот шли они, я видел, от поварни к дому. Князь Алексей Петрович позвал их, вот шли, а тут — как с неба упало. Уж и обегали все вокруг — никого, дьявольщина какая-то, прости Господи, — Сомыч перекрестился.

Никита наклонился над убитым и вытащил кинжал из спины. Черная агатовая рукоятка была украшена вензелем: переплетенные латинские буквы «С» и «В», рассеченные посередине, как клином, знаменующей победу буквой «V». Весь вензель был усыпан мелкими рубинами, сияющими в лучах встающего над Белым озером рассвета. С остроконечного, чуть искривленного по итальянской традиции лезвия, стекала кровь. Никита пристально просмотрел на Витю. Тот только пожал плечами, ответить он ничего не мог.

— Уберите его, — приказал Никита, указывая на труп.

Тело убитого ляха утащили. Народ стал расходиться. Князь Ухтомский, взяв с собой кинжал, поднялся в кабинет к Алексею Петровичу.

* * *

— Чуешь, чем дело пахнет? — спросил Витя Леху, когда они остались одни.

— А чем? — не понял тот.

— Диверсанты. Чистой воды диверсионная разработка. Надо бы нам, сержант, агентурную сеть создавать, чтоб информашку получать, сечешь?

— А как? — опять не понял Рыбкин.

— Ну, что ты заладил, — разозлился на него Витя. — Что, да как. А вот так. Тебя в милиции хоть чему-нибудь учили? Агентура нужна. Стукачи, если по-русски. Чтоб, если где чего, мы уже наперед все знали и упреждали, не ясно что ли?

— Ясно, — угрюмо ответил Рыбкин, покручивая в руках подаренную серебряную ложку, в которую при желании можно было бы разом налить кастрюлю щей, настолько она была объемная, да еще украшена резьбой, всякими кантиками. Как ее в рот-то засовывать, разольешь все.

— Только где ее взять? — неожиданно спросил Рыбкин.

— Кого? — удивился Витя.

— Да агентуру вашу.

— А-а, — усмехнулся Витя, — тут дело тонкое, вербовать надо. Вот этим мы с тобой сейчас и займемся. Я вон туда в сторонку, за дом отойду, чтоб глаза не мозолить, а ты мне давай-ка туда Стешку, Грушу да Лукиничну позови. И сам приходи, хватит в игрушки играть.

Рыбкин тут же отправился выполнять приказание Вити. Стешка и Груша пришли быстро, Лукинична же упорствовала — ей, мол, к Вассиане надо, отвар готовить. Так что Рыбкину пришлось тащить ее силком.

— Ты, мать, не кричи, не кричи, — начальственным тоном выговаривал старухе Растопченко. Всех трех женщин он усадил на скамейку под раскидистой вишней и прохаживался перед ними, заложив руки за спину, — мы тоже по серьезному делу собрались. И мы о государыне заботимся, а о государе тем паче. Так что, согласитесь, нет у нас более неотложных дел, как об их здравии, а главное, безопасности печься. Так что терпеньице попрошу, и без саботажа, без увиливаний, то есть. Рыбкин, сядь тоже, не маячь, — прикрикнул он на Леху.

— Да ладно, — отмахнулся сержант, но сел.

— Вот, значит, слушайте меня, бабоньки. Вы сами видали только что, что порядка у нас нет.

— Так я и говорю… — подала голос Лукинична.

— Сейчас, мать, слушай меня, — строго оборвал ее Витя. — У нас тут не дискуссионный клуб, а оперативка. Каждому будет дана ориентировка, а потом вопросы…