Книга Проект "Миссури" - Яна Дубинянская

Я уже решил, что меня глючит, будто плейер заело: ступеньки, ступеньки… И вдруг — проем. Светлый. Такой, знаешь, белый свет, мертвенный. Я сразу подумал про лабораторию: стерильно и секретно, вход в белых тапочках. Черт, вот говорю с тобой сейчас и чувствую, как оно тупо, неправдоподобно, словно американскую фильму пересказываешь… Ты мне веришь?.. только честно, Хулита?!

Я как раз закончила с Молли Блум, хотя, правду сказать, ничего там не поняла. В откровениях Линичука, которые я улавливала краем уха, понятного было еще меньше. Но, во всяком случае, он не врал. Накурился после экзаменов драпа? А эта компания балуется, все знают. Может быть. Однако сам Гэндальф уж точно верил в каждое свое слово.

Пожав плечами, я кивнула. И незаметно перелистнула страницу.

* * *

— …Мужики. Двое. Если б я на них напоролся, им бы вряд ли прокатило про постановление Минобразования. Рванул первую попавшуюся дверь — открыто. И, главное, темно, никого нет. Дуракам везет, правда? Осмотрелся: там стояло до фига компьютеров и еще какой-то оргтехники, в темноте не разберешь. А те двое как раз вошли в соседнюю комнату, причем оказалось, что эти помещения смежные, и между ними дверь, запертая, но с конкретной замочной скважиной. Так что я мог послушать, о чем они там говорят. И даже местами увидеть.

«А сюда мы перенесли основные фонды и личные данные по студентам». Я их буду называть Первый и Второй, так это Первый сказал. Второй долго не отвечал, ходил взад-вперед, кажется, рассматривал какие-то стеллажи. Потом спрашивает: «Как последний набор?» Первый ответил: «Очень неплохо. Налицо позитивная динамика: клинических случаев отторжения — ни одного, несмотря на значительно большее по сравнению с прошлыми наборами количество реципиентов. Четыре человека не явились, но они и сессию проигнорировали, так что будут отчислены, я распорядился… А вообще нехорошо вы как-то выразились: последний. У летчиков, знаете ли, так не принято. Мы, конечно, не…»

И тут Второй перебил. Тихо, с нажимом: «Последний».

Потом они битый час ругались. Первый доказывал, что безумие — свертывать проект, когда все только-только вышло на рельсы и дальше покатится, как по накатанному. Второй — а он, ты поняла, был явно главнее — говорил, что… В общем, у него все сводилось к одному: бабок нет. Что отдача от проекта будет черт-те когда, а он свои кровные вбухивает уже сейчас, а разные жуки вроде Первого раздувают смету до неприличия, что в следующий раз они, дай волю, четыреста человек на курс наберут… Ну и всякая такая пурга. Я уже почти перестал въезжать, когда он вдруг сказал точно так же, слово в слово: «процент погрешности». Хотя, подожди, ты ж не в курсе, Хулита… Как Влад. Слово в слово — как Влад.

Первый тут же начал оправдываться. Мол, да, врожденная способность к абсолютному тропизму присутствует не у всех, но что по сравнению с первым набором они достаточно далеко продвинулись в смысле выявления этой способности еще на стадии предварительного собеседования… Конечно, не на все сто процентов, но динамика… и т.д., и т.п. Но Второму, кажется, было уже неинтересно. Пару раз промычал не в тему. А потом спрашивает:

«Тут есть данные на моего сына?»

«Разумеется. Мы же не могли вообще освободить его от… Но комбинаторика не проводилась, согласно вашему пожеланию…»

«Моему приказу»,

И тут я увидел его в скважину. Второго. Он проходил мимо стеллажа, на котором стояли в ряд сидиромы, будто в студии звукозаписи, причем довольно крутой… а между ними картонные язычки торчали с буквами, стремно так, вроде как в районной поликлинике. Остановился напротив буквы «Ц» — и обернулся. Отец Руслана Цыбы. Ну, тот мужик на «роллс-ройсе», к ректору несколько раз приезжал… помнишь?

Батя Цыбы.

«А ведь вы не правы, — сказал Первый. — Я мог бы дать вам гарантию, что побочных эффектов комбинированная стимуляция центров не дает. А стопроцентный тропизм — это великая вещь. Это, по сути, полное избавление от случайностей, нелепых ошибок, фатальных эмоциональных порывов… Единственно правильный жизненный выбор. Нашим выпускникам действительно принадлежит Будущее…»

«Моему сыну оно принадлежит с рождения, И в куда большей степени, чем вашим подопытным ублюдкам. Кстати, я хотел бы забрать его нейронную карту».

Первый махнул рукой: пожалуйста. Я его тоже рассмотрел: попадался мне пару раз в «Миссури», мелкий такой, типа методиста или лаборанта… Ты наверняка тоже видела, только могла и не запомнить. Никакой. Кстати, у нас на медосмотре его не было: светиться, гад, не хотел… А когда бы они делали эту свою комбинаторику, как не на медосмотре?! Хотя мы с Цыбой вместе проходили, мы ж в одной группе. Будешь смеяться, у него даже трусы какие-то модельные… впрочем, фигня. Я должен был заметить что-то неладное, какую-нибудь разницу, еще тогда. Должен был — но не заметил же!..

Какой-то эксперимент. Эксперимент над нами! — и они его уже проделали. Черт, до чего же хреново осознавать… Как над крысами: курс на двести пятьдесят крыс. Больше: третий ведь год подряд проводят. Само собой, незаконно. Полная тайна организации плюс мощное левое финансирование. А народ ведется. Народу что? «От вас зависит Будущее…», «Вы измените мир…».

Тупо-то как, Хулита…

А Влад начал догадываться с самого начала. Потому что гений. У него не было ничего конкретного, одни предположения, логические предпосылки — и только на них опираясь, он разработал компьютерную программу, которая… Самое смешное, что у них, насколько я понял из базара тех двоих, ничего подобного нет. Они определяют процент погрешности методом тыка или вообще делают вид, что нет никакого процента… им же невыгодно, бабки-то Цыбиного бати. Между прочим, возникает вопрос: на фига оно ему? Если своего Русланчика он от эксперимента оградил — то на фига?!.

Правильный жизненный выбор… или как они там говорили — «тропизм». Это наверняка не все. Не ради нас же они стараются. Должно быть что-то еще…

Ты же умная, Хулита. Что?!!

Я уже давно закрыла книжку: все равно не сосредоточишься тут. Придется дочитывать завтра с утра, и еще неизвестно, во сколько я встану: на будильнике перевалило за три ночи. Нет, я всегда знала, что с ребятами из четыреста пятой не все в порядке. Кроме Жени, конечно, — тот просто дурак. А остальные двое с их гитарой, патлами, серьгами, кольцами, идеями, пивом, наркотиками… И даже этот Санин, которому Наташка строит глазки, — на вид приличный мальчик, но такие тараканы в голове…

Последние четверть часа я слушала Линичука довольно внимательно. Не в том смысле, что придавала его потоку сознания какое-то значение. Просто было ясно, что он не уйдет, не выговорившись. А значит, надо честно выслушать, не теряя нить рассказа и не провоцируя, таким образом, повторять по нескольку раз.

— А как ты оттуда выбрался? — Я осторожно попробовала подвинуть повествование к финалу. Кажется, получилось.

— Ну, как… Дождался, пока они ушли. А потом, естественно, перепутал направление… побежал в противоположную сторону от выхода. Крыса в лабиринте. Хотя и лабиринта никакого не было, один длиннющий коридор, освещенный этими белыми лампами, как в морге… Потом мне пришла в голову одна идейка. Вовремя, как всегда. Надо было, кровь из носу, вернуться в тот кабинет, где… Ну и ломился, как ненормальный, во все подряд двери. Почти все заперты, кое-где открыто, но темно, только углы какие-то отсвечивают и мониторы… Знаешь, Хулита, там ведь могли делать все что угодно. От вивисекции до гомункулусов — запросто. Глубоко-глубоко под землей. И наверняка, если что, оно все взорвется.