Книга Город смерти - Даррен О'Шонесси

— ДОРРИ? — Я никак не мог понять, о ком она говорит.

— Дорри. Кардинал. Я всегда так его звала. Это от его фамилии, улавливаете? Дорак.

— A-а. Ну конечно же. — Я совсем забыл, что у него есть и настоящее имя, что он не всегда был Кардиналом. Дорак. Дорак, Дорак, а зовут-то его как? Его имени я никак не мог вспомнить, если вообще когда-то знал, но фамилию несколько раз слышал.

Тут заговорил незнакомец в бурнусе:

— Леонора, или ты не собираешься представить меня этому прекрасному юноше?

— Ой, где же моя воспитанность? Капак Райми, это мой дорогой друг И Цзы Ляпотэр. Надеюсь, Капак, что ваша дружба с ним будет хотя бы вполовину такой крепкой и долгой, как моя.

— Очень приятно со мной познакомиться, — ухмыльнулся И Цзы и подался вперед, протягивая мне руку. — Время приспело, друг Капак, — шепнул он мне на ухо. — Приветствую тебя с горячим сердцем и лучшими пожеланиями. — И отстранился; убрал руку. — Выпьем? — громогласно поинтересовался он.

— Пива, пожалуйста. — Я вопросительно уставился на него, размышляя о том, что он мне прошептал. Он в принципе ничуть не изменился с того дня, когда я впервые его увидел: на нем живого места не было от временных татуировок, туши, помады и краски. Видимо, его любимыми цветами были красный, черный и зеленый — он втер их в каждую морщинку, подчеркнул ими любую округлость. Глаза подведены лиловым, губы ядовито-розовые, вдоль носа намалеваны две оранжевые стрелы. Уши унизаны пластмассовыми кольцами — клипсами для тех, кто хочет быть модным, но дырявить тело по-настоящему боится. Сегодня он щеголял в тюрбане, который громоздился на его голове, как прическа «вшивый домик»; из района затылка торчала наподобие японских шпилек пара вязальных спиц. Одежды вились вокруг него косяком голодных угрей: многослойные, лоскутные, скрепленные разноцветными булавками. Ногти на ногах у него были подстрижены неровно — буквально взывали о педикюре; я не удивился, узнав бы, что он обкусывает их зубами.

— Я — это просто нечто, правда, друг Капак? — спросил он.

— Да, с мамой я бы вас побоялся познакомить, — согласился я.

— И Цзы любит строить из себя чудака, — проговорила Леонора. — Но не обманывайтесь: по рациональности его мозг знает себе мало равных. В сущности, он — всего лишь серая уточка в маске павлина.

— Умоляю, — протянул И Цзы с болью в голосе, — разве обязательно выбалтывать все мои секреты за один присест? Дай мальчику немного подивиться на мои странности. Правда — вечная жертва извращений, не так ли, друг Капак?

Я не ответил; да он и не ждал ответа. Несколько минут мы молча пили: я — пиво, Леонора — ароматный индийский чай, И Цзы — желтый коктейль из гигантского бокала.

— У вас странное имя, — заметил я. — Французское?

Он молчал, поигрывая бокалом. И наконец спросил:

— Как вам нравится жизнь рядом с Кардиналом?

— Нравится, — ответил я. — Я здесь себя чувствую как дома. Но учтите: я не сказал бы «рядом» с Кардиналом — я его с первой нашей встречи больше не видел.

— Да? — Он глубокомысленно вытаращил глаза. — Хороший, хороший знак. Кардинал ненавидит проводить время с людьми: они ему на нервы действуют, так ведь, Леонора? — Она кивнула. — Своих рабов он вызывает наверх, только когда считает, что они что-то не так сделали, когда их нужно проучить. Чем меньше он с тобой бывает, тем больше тебя одобряет.

— Сомневаюсь, — улыбнулся я, ускользая от его комплимента. — Я простой страховой агент. Не думаю, чтобы у него было время для представителей моей профессии. Сомневаюсь, что с той ночи он вообще про меня вспоминал.

— Никогда не пытайся угадать мысли Кардинала, — тихо произнес И Цзы. — Я этого отъявленного мерзавца не люблю и как он манипулирует людьми, мне тоже не нравится, но я никогда не вздумаю тягаться с ним интеллектом — перемудрить его и пробовать не буду. Он сумасшедший, и на его методах это отражается. Но эти методы работают, Капак, его безумие работает. Оно сделало его тем, кто он есть, вождем, и я скажу тебе, не сходя с этого самого места, и это верно, как верно, что меня зовут вовсе не И Цзы Ляпотэр: Кардинал для тебя припас кое-что поинтереснее карьеры в страховании.

— И что же, например?

— Не знаю, — сознался он. — У меня есть кое-какие подозрения, но от них толку — как от какашек динозавра. Немного.

— А откуда же вы знаете, что он имеет на меня виды? — спросил я. — Откуда вы знаете…

— Твое имя, — прервал меня И Цзы. — До меня доходили слухи — сорока на хвосте принесла и все такое… Все просто с ума посходили от того, что Кардинал велел притащить с улицы неизвестно кого для личной встречи, а потом пристроил его к хлебному страховому делу под началом бесценной умницы Сони Арне. Но имя меня насторожило еще до слухов.

— Да при чем тут мое имя? — озадаченно спросил я.

— На самом деле, — ответил он, — меня зовут Инти Майми. Псевдоним «Ляпотэр» я взял, когда рассорился с Кардиналом и решил от него дистанцироваться. Инти Майми… Капак Райми: улавливаешь сходство?

— Да, конечно, звучит похоже, но…

— Бери глубже, — настаивал он. — Не только звучание. Смысл. Читал что-нибудь об инках?

— Об инках? — Я наморщил лоб. Кажется, кто-то недавно упоминал о них при мне… — Кардинал, — произнес я вслух, припоминая. — Кардинал упомянул инков во время нашей беседы. Заговорил о моем имени — что оно инкское. Я сказал, что ничего на этот счет не знаю — а он стал уверять, что оно точно инкское. Сказал, что читал о них.

— Еще как читал, — прошипел И Цзы. — Хитрый старый лис. Он и мне про них толковал. Словами «Капак Райми» инки называли месяц декабрь. Это значит «великолепный праздник». А «Инти Майми» — это был июнь, «праздник солнца». Занятно, верно? Такие имена, как наши, мало у кого бывают. И мы оба попали на службу к Кардиналу…

— Странно, конечно, но не пойму, что здесь…

— Нет, — вновь прервал И Цзы. Я уже привык к его манерам. — В другом городе, в другие времена мы могли бы посчитать это обычной случайностью и посмеяться. Но не здесь. Не в деле, в которое ввязался Кардинал. Он тебе хоть чуть-чуть рассказывал о том, как работает, как связывает бессмысленные мелочи с крупными событиями?

— Чуть-чуть.

— Про пердеж и фондовую биржу не говорил еще?

— Нет.

Мои собеседник хихикнул:

— Спроси его как-нибудь. Это классика. Наши имена, — вернулся он к основной теме. — Они что-то значат. Они связывают нас воедино. Ты — не просто крикливый страховой агент, мечтающий без труда выйти в люди. Инти Майми когда-то был солидной шишкой, настоящим воротилой, наравне с Фордом Тассо. Из него выращивали большого человека. В итоге я решил, что мне хочется чего-то другого, сдал портфели и стволы и свалил. — Он, помрачнев, умолк. — Как я выжил, ума не приложу. Каждый нож в городе жаждал моей крови. Я был ненавистен всем. Здесь все стерпят — убийство, изнасилование, инцест, — и только неблагодарность с рук не сходит. — Он улыбнулся. — Неблагодарность — смертный грех. Кардинальный. У меня было все, к чему стремятся люди, — а я с презрением отказался. В их глазах это было святотатство.