Книга Тайна куртизанки - Джоанна Борн

Анник покатала шарик на ладони. Свинец плоский от удара в ребро, хотя не гладкий. Кусочка не хватало. Нужно вернуться. Недостающий кусочек наверняка остался где-то возле ребра. Она должна пройти глубже, чтобы найти его. Скользнуть внутрь. По старому пути. Глубже. Пациент тяжело вздохнул. Шевельнулся, Держать его – не ее забота. Надо думать о металле.

Эйдриан успокоился. Хорошо. Кровеносные сосуды над и под ребрами. Между ними. Она ищет твердый кусочек там, где он не должен быть. Так… Осторожно… Мягко… Хрупкий кусочек пули застрял у боковой части ребра. Но место – хуже и быть не могло. Рядом артерия. Совсем близко. Смертельно близко.

– Не дышать, – приказала она.

Мышцы под ее рукой были каменными. Их била мелкая дрожь. Осколок находился перед артерией. Пульсирующей. Только бы он не двигался. Она скользнула вперед. Она должна сделать все без малейшего давления.

Анник сжала пинцет и очень-очень бережно вынула остаток пули. Она сразу приложила один кусочек металла к другому. Все на месте.

– Сделано.

Бросив пинцет на одеяло, Анник взяла с колен бинты и крепко прижала их к ране.

– Боже мой, – пробормотал Дойл.

Пациент дышал быстро, поверхностно, выдыхая сквозь зубы.

– Кончено. Хорошо. – Грей явно был потрясен. – Все худшее позади, Хокер. Теперь мы построим стену между тобой и болью. Огромная темная стена. Полная темнота. Боль по одну сторону, ты – по другую. Вдох. Медленно. Выдох.

Очевидно, Анник тоже какое-то время не дышала, ибо земля качалась под ней. Эйдриан, он снова был для нее Эйдрианом, терял кровь. Она просачивалась сквозь наложенные бинты. Слава Богу, медленно. Совсем не тот стремительный поток, означающий смерть. Она не задела артерию. Не убила его.

До сих пор ей не приходилось оперировать знакомого. Это был невообразимый ужас. В будущем она постарается этого избежать.

– Я сам займусь этим. – Дойл отодвинул ее руки, снял окровавленные бинты, наложил взамен новые.

Застонав, Эйдриан хотел перевернуться, но Грей, считавший, что все должны выполнять его команды, приказал ему лежать спокойно. Говорил, как дышать. Снова и снова указывал ему, как дышать. Очень странно.

– Мы собираемся закрыть рану? – спросил Дойл. – У меня есть горячее железо. Я могу это сделать.

– Никакого огня, кровотечение скоро прекратится. – Анник вытерла липкие руки. Кровь Эйдриана. – Пусть течет, как учил нас знаменитый Амбруаз Паре. Так будет меньше вероятность заражения. Никаких швов, пока она течет. Потом один или два стежка, чтобы рана завтра не разошлась.

– Обопрись на Грея. Он свободен, – предложил Дойл.

– Я в порядке. – Она хотела откинуть волосы, но, вспомнив про испачканные руки, остановилась и сделала несколько глубоких вдохов. – Мы, французы, в этом разбираемся. Паре учил оставлять подобные раны открытыми… чтобы излечить.

Грей прекратил свою бесконечную одностороннюю беседу с Эйдрианом и резко встал, чтобы пройтись. Вернувшись, он положил ей на лоб холодное полотенце.

– Вы не должны позволять мне касаться вас, – сказала она, но прижалась щекой к его бедру. И такая интимность выглядела сейчас вполне естественной. Земля до сих пор качалась под ней. – Я вся в крови. Испортила платье, хотя в любом случае, как я полагаю, оно неприличное.

Грей вытер ей полотенцем щеки, затем свернул его и приложил к затылку.

– Вы делаете это, чтобы я не упала в обморок? Я не падаю в обмороки. Никогда.

– Вот и хорошо. Сочувствую насчет платья. – Он извинялся сразу за несколько моментов. Она была уверена, что все платья, которые он ей дал, неприличные. – Спасибо за спасенную жизнь Эйдриана.

– Было не так уж плохо. Однажды я вынула из человека пятьдесят два куска металла, и он выжил. Австрийский сержант. Потом он расплавил их, чтобы сделать пресс-папье, как я слышала.

– Неплохая мысль, Анник… Я бы убил его.

– Почти наверняка. Второй осколок был слишком близко к подмышечной артерии. Я чувствовала ее пульсацию. Теперь вы отпустите меня, раз я спасла вас от убийства друга?

– Нет.

– Тогда я намерена смыть кровь, а не сидеть у ваших ног, как бесхарактерная просительница.

Анник встала, что, вероятно, могла сделать и без помощи Грея. А с палкой, которую он вложил ей в руку, она вообще обойдется без помощи любого англичанина. Она не собирается падать в обморок.

– Твоя сумка на дальней стороне костра, – сказал Дойл. – Нет. Бери правее. Вот так. На камне полотенце и мыло. Да. Там.

– Значит, у меня есть все необходимое. Я иду мыться в уединении. А месье Грей может опять вести скучную беседу со своим Эйдрианом. Я, как мне кажется, ничего интересного от него не услышу.

– Нет, мисс, – умиротворяюще сказал Дойл. Большую часть времени английские шпионы проводили, смеясь над ней.

– Вы должны накладывать бинты, пока не остановится кровотечение. Вам это известно?

– Да, мисс.

Стуча палкой, она двинулась к зарослям и нашла место, где тропа спускалась к реке.

– И укройте его одеялом.

До чего же она глупа, злилась на себя Анник. Она хотела остаться с Греем, позволить ему ухаживать за ней. Он губит ее своей добротой и сильными заботливыми руками, а в душе все такой же безжалостный.

Он соблазнял ее. Он сам ловушка. Но она ему, ни в малейшей степени не верит, она еще не потеряла рассудок. Не совсем.

Вода оказалась теплее, чем Анник ожидала, что до некоторой степени успокоило ее волнение. Как и глубокая тишина вокруг. Идя вниз по течению, чтобы найти себе место для купания, она представляла, что кругом густой лес, где хорошо спрятаться ночью, когда убежит.

– Значит, было не так уж плохо, – сказал Дойл, когда она спустилась по тропе и не могла услышать. – Не как у чертова австрийского сержанта с пятью десятками свинца в животе.

– Сколько ей понадобилось времени, Уилл?

– Две минуты. От силы три. Ясно, почему армейские хирурги поручали эту работу ей. Вытащила пулю, как сливу из рождественского пирога.

– На скольких же проклятых сражениях она этому научилась? И что это за мать, посылающая ребенка шпионить в армейском лагере? Сколько ей было? Одиннадцать? Двенадцать?

– Примерно того же возраста, как у Хокера, когда мы привлекли его к работе.

– Хокер был не ребенок. Он вообще не был ребенком.

– Думаю, Анник тоже. Я слышал, она была там, когда повесили ее отца. Четырехлетняя девочка, – вздохнул Дойл, протирая грудь Эйдриана чистым бинтом. – Он даже не слишком кровоточит. Дай-ка одеяло. Ты собираешься еще говорить, чтобы он спал?

– Каждый час. Ну и что мне делать с этой женщиной?