Книга Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

Скрытая столешницей рука Хэри непроизвольно нашарила нечувствительный рубец на пояснице.

– Ты должен помнить. Сам видел.

– М-м. Верно. Но кто знает, быть может, сегодня нам повезет и нас обидят.

– Ага. Может быть. – «Если мы напоремся на банду слепых идиотов», – добавил Хэри про себя. – Ладно. Иду.

– Встретимся у Южных ворот через полчаса.

– Увидимся.

– Верно… – прежде чем разорвать связь, собеседник ухмыльнулся, – Кейн .

Хэри покачал головой и презрительно фыркнул в потемневший экран. Потом выключил машину и обнаружил, что почти улыбается.

– Хэри! Ты не вернулся в спальню…

Он поднял глаза, и улыбка увяла снова. В дверях стояла Шенна, укоризненно глядя на мужа из-под копны спутанных волос. Лицо ее хранило тающий отсвет благодати, умирающий призрак сверхъестественного покоя – ей снилась река.

Хэри захотелось чем-нибудь в нее бросить.

– Ага. Я… – Он опустил голову, пытаясь сделать вид, что ему совсем не стыдно, и махнул рукой в сторону распечаток на столе: – Решил поработать.

– С кем ты говорил? С Тан’элКотом, да?

Взгляд его упал на стиснутые кулаки.

– Знаешь, лучше бы тебе не проводить столько времени с…

– Да, я знаю, – перебил Хэри. Это был привычный спор, и затевать его снова в такой час ему не хотелось. – Я выйду ненадолго.

– Сейчас? – Трансцендентный покой никогда не задерживался на ее лице надолго; вот и сейчас его уже смыло рекой. – Ты собрался гулять посреди ночи ?

– Да. Иногда, знаешь, находит. – Он не стал добавлять: «И ты бы это знала, если бы проводила со мной и дочерью времени больше, чем шесть месяцев в долбаном году», но слова и без того повисли между ними, отравляя воздух.

Шенна отбросила волосы со лба, и лицо ее обрело напряженное, стылое выражение, которое Хэри помнил слишком ясно, с недобрых старых деньков, когда они рта не могли открыть, чтобы не затеять свару.

«Недобрые старые деньки? Кого я обманываю?»

«Недобрые нынешние деньки».

– К завтраку ты вернешься? – спросила она и, не удержавшись, нанесла удар ниже пояса: – Или мне наврать что-нибудь ради Веры?

Хэри собрался было накричать на нее, но осекся. Ему ли жаловаться? Он выдохнул набранный было воздух, покачал головой.

– Нет. Нет. К завтраку вернусь. Слушай, Шенна, прости. Просто иногда хочется поговорить с кем-нибудь…

Увидев, какое у нее сделалось лицо, Хэри тут же пожалел о сказанном.

Шенна зажмурилась, губы превратились в ниточки.

– Иногда я позволяю себе надеяться, что ты захочешь поговорить со мной.

– Ох, Шенна, не на… слушай, мы же говорим.

Хэри терпел эти беседы всякий раз, когда мог вынести в миллиардный, язви его, раз лекцию о том, Как Легко Быть Счастливым, если только позволить себе Плыть По Течению и все такое прочее. Он отвернулся, чтобы мысли его нельзя было прочесть по лицу. Шенна не виновата, и он раз за разом обещал себе, что не будет срывать на ней злость.

– Оставь. Я пойду.

Он в последний раз сложил распечатки стопкой и поднялся. Шенна переступила порог, будто могла остановить его.

– Будь осторожен с Тан’элКотом. Ему нельзя доверять, Хэри. Этот человек опасен.

Он прошел мимо, стараясь не коснуться ее в дверях.

– Верно, – ответил он и добавил вполголоса, уже удаляясь: – Как я когда-то.

За ним с бесконечным неживым терпением следовал Ровер.

4

Шенна глядела, как он уходит, прислонившись лбом к прохладному оконному стеклу. Его машина – даймлеровский «ночной сокол» – по рассчитанной компьютером пологой траектории черной каплей взмыла к низким облакам.

Она тосковала по реке.

«Сорок дней, – подумала она. – Это всего-навсего пять недель… ну ладно, шесть. Шесть недель можно что угодно вытерпеть».

Через сорок дней, считая с сегодняшнего, в девять часов утра начнется ее очередная смена на посту богини. В восемь тридцать она натянет респиратор, опустится в гроб свободного поиска, захлопнет крышку изнутри и будет лежать на гелевом матраце, пережидая бесконечные минуты масс-балансировки, – свободный переход требует точнейшего масс-энергетического обмена между двумя вселенными – и эти неторопливые секунды станут мгновениями сладчайшего предвкушения, прежде чем грянет, раздирая рассудок, неслышный грохот переноса. И зазвучат первые ноты Песни Шамбарайи: неторопливый, басовитый приветственный гимн, который наполнит сердце, вызывая к жизни ответную мелодию. Дважды в год по три месяца кряду она имела право быть частью реки.

Дважды в год она могла быть целой.

Они никогда не говорила Хэри, как тоскует по этой песне; никогда не объясняла, какой пустой и пресной стала для нее Земля. Она слишком любила его, чтобы рассказать, как мучительно быть с ним одинокой. «Неужели ты не видишь?!» – кричало вслед улетающей машине сердце.

Неужели ты не видишь, как мне одиноко?

По щекам медленно катились слезы. Как можно жить, когда в сердце у тебя ничего, кроме надежд и воспоминаний?

– Мама! – послышался за спиной робкий голосок Веры. – Мама, ты хорошо себя чувствуешь?

Шенна отодвинулась от окна. Она не потрудилась вытереть слезы: связь, которая существовала между ними на протяжении полугода, не позволяла им врать друг другу.

– Нет, – призналась она. – Мне очень грустно.

– Мне тоже. – Вера потерла глаза кулачками, медленными шажками заходя в кабинет. Шенна обняла ее, оправляя пижамку, убирая с лица растрепанные легкие золотистые волосы. Вера со вздохом прильнула к ее плечу. – Грустишь по реке, да?

Шенна молча кивнула. Она присела на подоконник и взяла дочь на руки. Потом обернулась и взглянула на облака, подсвеченные оранжевыми городскими огнями.

– Я тоже, – серьезно призналась Вера. – По музыке. Когда ты дома, всегда так тихо – я даже боюсь иногда.

Шенна крепко обняла дочь, остро ощущая, насколько хрупко ее тельце, как легка опустившаяся на плечо голова. Физический контакт был, однако, лишь бледным отзвуком той нежности и любви, которую они разделяли, когда их связывала река. Вера родилась через девять месяцев – с точностью до дня – после битвы в доках Анханы. Клетки, из которых развился потом организм Веры, уже находились в матке Шенны, когда Пэллес Рил впервые коснулась реки и услышала ее Песнь.

Мощь, обоготворившая Пэллес Рил, пронизала и ее дочь.

– Когда ты здесь, я по тебе очень скучаю, – проговорила Вера. – Без музыки так одиноко. Но ты и папе нужна.