Книга Меч и корона - Анна О’Брайен

— Как только у меня будет время.

В его улыбке была сладость меда и пустота каменной гробницы. Не оборачиваясь, Людовик пошел прочь от меня, к алтарю собора, к толпившимся там братьям, нимало не заботясь, иду я за ним или нет.

— Людовик…

Даже головы не повернул.

— Людовик!

На сей раз я не стала умерять свой голос.

И на сей раз Людовик обернулся ко мне; даже на расстоянии был виден красноречивый упрек, написанный у него на лице.

— Нельзя кричать, Элеонора. В церкви… Это неуважение к Господу Богу.

После этого мне нечего было сказать. Людовик ушел, а я осталась, и кровь в жилах застыла, как те камни, что окружали меня со всех сторон. Одна. Без всякой опоры. Уверенность в себе рухнула, когда до меня дошла истина. Здесь я больше не герцогиня Аквитанская, правительница, держащая в своих руках кормило власти. Я просто женщина, просто жена короля Людовика.

Вот только Людовик не хочет быть королем. И меня как жену он не хочет.

По возвращении во дворец я погрузилась в глубокое раздумье, пытаясь нащупать твердь среди той трясины, что разверзлась внезапно у меня под ногами, угрожая затянуть меня с головой. Как легко было бы захлебнуться в пучине бед! Но вместо этого я созвала моих дам. Всегда спокойную, хорошенькую Мамиллу, Флорину и Торкери, озорных и острых на язык, больших сплетниц. Кокетливую Фейдиду. Задумчивую, печальную Сибиллу, графиню Фламандскую. Среди них не слышалось смеха. Они были не меньше меня встревожены. Увидев, как они со скорбными минами кутаются в меховые накидки, я преисполнилась решимости. Пора здесь кое-что менять.

— Пойдем со мной, прогуляемся, — позвала я Аэлиту. — И ты с нами, Сибилла. Скажите-ка мне, что вы думаете о нашем новом доме.

— А зачем говорить, ты и сама все видишь.

Аэлита скорчила рожицу и указала на мелкие угольки из жаровни, которые мы своими туфлями и юбками разнесли по всему полу.

— Все разломать и начать сначала! — высказалась Сибилла с необычной прямотой.

Я засмеялась. Здесь, среди них, уверенность вернулась ко мне.

— Мысли у нас текут в одном направлении.

Не прошло и часа, как я велела принести мне пергамент, перо и чернила. В результате появился список, недлинный, но чреватый далеко идущими последствиями. Я отложила его до той поры, когда Людовик удовлетворит Господа Бога и явится к своей супруге.

Перемены, каковые я задумала, коснутся не только моих личных покоев.

Глава пятая

Только через три дня Людовик решил, что душа его пока находится в полной безопасности, будучи вновь принята в лоно Господне. Тогда он покинул Нотр-Дам и пришел в мои покои. Случилось это после поздней заутрени[30], и поздоровался Людовик со мною так, словно мы расстались лишь накануне. Извиняться за долгое отсутствие он не почел нужным. Поклонился, поцеловал мне руку, губы и щеки — нежно, но быстро, скорее по-дружески.

— Вы все привели в порядок по своему вкусу? Удобно ли вам здесь, дорогая моя Элеонора?

Не сомневался, что я отвечу «да»!

— Нет. Мне здесь не слишком удобно. Да и с чего бы? — Я сделала вид, что не замечаю появившегося у него на лице встревоженного выражения. — Вы не можете ожидать, что я стану жить в подобных условиях.

— Вам нездоровится? — неуверенно спросил король.

— Напротив, я совершенно здорова! Разве я выгляжу нездоровой?

С Людовиком надо было проявлять твердость. Я заставила его взять кубок с вином, подвела к ненавистной жаровне в моей светлице, подтолкнула на стоявшее рядом с ней кресло, устланное подушками. И подала заготовленный список.

— Что это?

— Вы же сказали, что желаете, дабы я здесь была устроена со всеми удобствами. Вы этого действительно желаете?

— Я этого жажду всей душой!

— Значит, необходимо произвести в моих покоях некоторые усовершенствования. Вот эти!

— А вы умеете писать, Элеонора? — спросил он, скользнув взглядом по пергаменту.

— Разумеется, я пишу!

— Считается, что мало кому из женщин удается овладеть таким умением.

Это я пропустила мимо ушей. Он что же, полагал, будто меня воспитывал неграмотный простолюдин где-нибудь в крестьянской хижине?

— И, как вы сами видите, Людовик, я составила список необходимого.

Я внимательно наблюдала, как его глаза бегают по строчкам. Губы сперва недовольно поджались, затем искривились. Он поднял глаза на меня, потом снова уставился на мои требования. Коль уж мне предстоит провести здесь всю жизнь, то — видит Пресвятая Дева! — просто необходимо хотя бы частично приблизить здешние условия к тем, в которых я росла и воспитывалась.

— Составили, составили… — Людовик не отрывался от списка (интересно, сколько времени он будет читать?), постукивая пальцами по свитку пергамента. — Окна? Для чего вам окна? Они же есть.

— Вот это не называется «окна». Это бойницы для стрельбы из лука при обороне замка.

— Но мне необходимо его защищать. Это же крепость!

— Неужто король Франции не чувствует себя в безопасности в самом сердце Парижа? Мои дамы не умеют стрелять из лука. Зато нам нужны белее широкие окна, чтобы они пропускали внутрь воздух и солнечный свет. Здесь ничего не видно, невозможно ни вышивать, ни читать. А Фейдида не может в темноте перебирать струны лютни. Не сомневаюсь, что ваши каменщики вполне способны без труда пробить окна и пошире, и повыше.

— Способны, наверное. Но разве тогда сюда не хлынет холодный воздух?

— Ставни! Сейчас здесь дует так, будто весь день сидишь на сильном ветру. Я же хочу, чтобы в моих покоях на все окна были навешены деревянные ставни. А в комнатах, где живу я сама, окна надо застеклить.

— A-а! Застеклить!

Светлые брови Людовика взметнулись вверх, словно своей расточительностью я напомнила ему павлина, распустившего хвост. Но отказа я не услышала. Король вскинул голову.

— Здесь сказано: «Избавиться от дыма».

— Именно так здесь сказано. — Тут, к счастью, случайный порыв ветра окутал короля облаком зловонного дыма, и он отчаянно закашлялся. — Я умру от этого дыма, если так будет продолжаться. Этот запах уже въелся в мои волосы и платья.

— Но в тронном зале…

— Да, конечно. Я понимаю, что в центре тронного зала останется большой очаг, однако здесь, Людовик, надо соорудить камины с дымоходами, встроенными в толщу стен, — тогда дым будет вытягивать наружу.

Людовик так пристально вгляделся в мощную каменную кладку, будто ему самому предстояло ее долбить.