Книга Остров безветрия - Валерий Воскобойников

— Это попугая у них так звали — Изабелла… — сказала Оля и сразу же замолчала.

— Попугая? — удивился папа. У них тоже был попугай? А ты откуда знаешь?

— Я же вам говорила! — сказала мама.

— Конечно, мне мама рассказывала.

К её маме перед войной пришёл странный человек и принёс попугая. Будто бы этот попугай раньше принадлежал отцу соседа, и человек этого попугая вернул.

— Я же вам говорила! — повторила мама. — Изабелла — смешное имя для птицы, правда?

Нового адреса вашего у меня пока нет, потому пишу на соседский. Они люди добрые — передадут. Всё думаю о вас, как вы доехали, как устроились на новом месте. Понимаю, что вам нелегко, сейчас всем нам трудно, но как-нибудь перетерпим, а после по беды наладим новую жизнь».

Это не второе письмо, а первое, сказал папа и стал читать дальше:

«Завтра мы наконец занимаем позиции. Бойцы мои рвутся в бой, чтобы поддать фашисту как следует. За меня вы не беспокойтесь. Как говори ли раньше: «Обут, одет, накормлен». Люди у меня подобрались боевые, в обиду друг друга не дадим.

Ваш папа».

— Может, и правда в музей отдать эти письма? — спросила мама. — И письма моего отца тоже. Они с мамой писали друг другу всю войну.

— Буду узнавать, — сказал папа.

Нужен доктор Семёнов

В тот же вечер в семье Максима Миxeeвa произошли события неожиданные и серьёзные.

С Финляндского вокзала Максим вместе со всеми доехал до Владимирской площади на метро, но оттуда пошёл не домой, а в музей к Матвею Петровичу.

В окне у Матвея Петровича горел свет, но двери он не открывал.

Максим даже решил забраться к окну и позвать в форточку: вдруг звонок сломался?

Наконец дверь открылась, Матвей Петрович через силу улыбнулся и проговорил:

— Проходи, браток. Что-то сердце моё не хочет работать. Еле дополз.

В комнате у Матвея Петровича пахло лекарствами. Он сразу лёг на свой диван и спросил:

— Между валерианой и валокордином есть разница, не знаешь?

Максим этими лекарствами пока не пользовался и о разнице не знал.

— Смешал то и другое вместе. Лежу жду, может, помогут. Включай сам плитку, кипяти чай, если есть хочешь. На меня не смотри. И рассказывай, где был, что нового?

— Мы нашли Пахомова со «Святого Петра». Он живёт в Тарховке. Мы сего дня были у него дома.

— у Пахомова?!

Матвей Петрович так удивился, что даже приподнялся. Но тут же схватился за сердце.

— Вот проклятое, поговорить не даст… Ты уверен, что это тот самый Пахомов?

— Так он же нам рассказал, что дальше было со «Святым Петром». Мы на магнитофон всё записали.

И Максим пересказал рассказ о шести жизнях Ивана Петровича.

К концу рассказа смотритель разволновался.

— Парень ты мой милый! Да ты ведь новые страницы истории открыл. Самые новые! Михаилу Ивановичу завтра позвоним — вот удивится. Открытия имен но так и делаются. Физические законы или теоремы, — они же с нами рядом всегда присутствуют, только мы о них не догадываемся. Но кто-нибудь один, дотошный, обратит на них пристальный взгляд и всё обнаруживает, и всё доказывает… И на магнитофон записали? Это хорошо настоящий голос, подлинный. Завтра всё сотрудникам скажу. Такой находки у нас уже много лет не было!

Но про завтрашний день говорить было рано.

— Знаешь что? — попросил смущён но Матвей Петрович. — Позвони моему знакомому, Леониду Григорьевичу. Никогда его не беспокоил, но тут придётся. Позвони и ступай домой. Он полярный врач, и на Севере был, и в Антарктиде.

Максим нашёл в справочной книге телефон доктора Семёнова Леонида Григорьевича и позвонил ему.

В первый момент Леонид Григорьевич не мог понять, кому и зачем он понадобился. — Я из музея, от Матвея Петровича, объяснил Максим.

— От Матвея Петровича! Так бы сразу и сказали! А что он сам не звонит? Может, в гости заедете?

— Он не может. У него сердце болит, и он просит вас к нему приехать.

— Сердце болит? — голос у доктора Семёнова сразу стал серьёзным. — Сейчас я возьму такси, а вы меня дождитесь. Слышите? А он пусть лежит. Не позволяйте ему вставать.

— Приедет? — спросил Матвей Петрович, приоткрыв глаза.

— Сказал, что на такси. Значит, скоро.

— Ну иди домой, уже поздно.

— Я дождусь, он мне так сказал.

Матвей Петрович закрыл глаза и не ответил.

… Доктор Семёнов приехал минут через двадцать. Максим увидел такси в окно и открыл двери.

Он вошёл в комнату старика и сразу скомандовал:

— Лежать тихо, не шевелиться! Сейчас посмотрим пульс.

Он снял пальто, присел на диване и взял руку смотрителя.

Максим при этом стоял у дверей, стараясь не дышать, чтобы не помешать.

Потом доктор Семёнов послушал сердце и поднялся.

— Ну что сердце моё настучало? — спросил старик.

— Вызовем машину, а там посмотрим, может, и пустяк всё это.

— Какую машину? Я в больницу не по еду, мне музей оставлять нельзя.

— А мы о больнице пока и не говорим. Весёлым неестественным голосом он заговорил по телефону с какой — то Ниночкой, уговаривал её быстрей приехать к старику, несколько раз повторил слово «кардиограмма».

— Уж не обманите нас! — говорил он в трубку. — И как только положил трубку, снова стал серьёзным. — Ты где живёшь? — спросил Максима.

— На Рубинштейна.

— И проводить тебя некому, — доктор покачал головой. — Старика оставлять боюсь. Похоже на инфаркт. Родители знают, где ты?

— Знают, — соврал Максим.

— Тогда сиди пока с нами. Может, понадобишься. А потом, если всё будет в порядке, я тебя отвезу.

— Я здесь останусь.

— Ладно, оставайся.

— Леонид Григорьевич, — позвал из комнаты старик. — Что вы там секретничаете? Вы уж лучше вслух.

— До выяснения обстановки приказываю молчать! — скомандовал доктор Семёнов. — Я пока по вашему залу похожу, давно тут не был.

Доктор Семёнов поднялся на второй этаж, в зал Антарктики. Он обходил стенды с фотографиями, у некоторых останавливался, удивлялся, вздыхал.

— Смотри-ка, — сказал он Максиму, который тоже поднялся в зал. — А Федя то всё ещё бравый. А вот и дядя Дима! у фотографии «Антарктида. Демонстрация 1 Мая в посёлке Мирный» он задержался надолго.

— Всё мои пациенты, — показал он Максиму. — А я сам с краешку.

Наконец приехала немолодая женщина в белом халате с аппаратом в чемоданчике.