Книга Книга Джо - Джонатан Троппер

— А как же я, Стив? — говорит Уэйн. — Тебя не интересует, как моя жизнь половая?

Стива это не интересует. Он бросает на Уэйна взгляд, говорящий, что тот оскорбил саму идею мужского достоинства, и возвращается к своим дружкам в глубь бара.

— Тебе от этого легче? — спрашиваю я Уэйна, когда мы садимся за отдельный столик у стены.

— Что? — Он ловит мой взгляд. — Да. Немного.

— Ладно. Тогда оно того стоит.

Он благодарно улыбается, усаживаясь на стул.

— Когда я возвратился в Буш-Фолс, я был страшно наивен, — говорит он. — Уж не знаю, на что я рассчитывал, но ведь когда-то я был одним из них. — Он показывает на нагрудный карман своей баскетбольной куртки, где тонкой золотой строчкой вышито его имя. — Это же я, верно? Ведь я все тот же.

— Конечно, — говорю я.

— Короче, у меня хватило глупости один или даже два раза прийти сюда после приезда — ну, типа, покалякать со старыми дружками…

Уэйн замолкает и тяжело вздыхает.

— Быть гомосексуалистом — это все равно что пройти ускоренный курс по природе человека, — говорит он. — Получаешь реальное представление об изнанке обычных человеческих отношений. Кто-нибудь послабее, — он криво улыбается, — мог бы, на хрен, сдаться.

— Да уж.

Он откидывается на стуле.

— Короче говоря, чтобы долго не рассказывать, торжественной церемонии по случаю моего возвращения не было, и я практически залег на дно. И только недавно до меня дошло, что жить-то осталось совсем недолго, и какого рожна я должен отказываться хотя бы от одной секунды из-за этих козлов? Может, меня и победила болезнь, но не это скопище уродов. — Он заговорил громче и обвел зал широким жестом. — Нет, это было бы слишком.

Я улыбаюсь и говорю:

— Браво.

— Я не за тем это рассказываю, чтобы ты меня похвалил, — заносчиво говорит Уэйн, — хотя бы и заслуженно. Я просто пытаюсь тебе втолковать, что мы с тобой тут самые нежеланные гости, и если мы будем ждать, пока нас обслужат, то можем и до ночи просидеть.

— Дошло, — отвечаю я с улыбкой и встаю. — Ты что будешь пить?

— Не важно, — отвечает Уэйн. — Оно так быстро попадет внутрь, что я и распробовать не успею.

Проходит час, и вот уже выпивка оказывает на меня благотворное действие. Уэйн, потягивающий содержимое своей стопки мизерными, птичьими глотками, похоже, тоже пребывает в прекрасном настроении — при его нынешнем-то весе ему небось нужно совсем немного, чтобы вырубиться. Время идет, я слушаю цветистые россказни Уэйна о тяжкой голливудской жизни, и колющее чувство дискомфорта от того, что мы тут у всех на виду, начинает притупляться. Я расслабляюсь. Уэйн использует свое положение аутсайдера как оружие — отличный прием, который одновременно делает его сильнее и выстраивает заградительный барьер, и я спьяну клянусь тоже перенять эту стратегию на время пребывания в Буш-Фолс. Где-то в глубине сознания я понимаю, что Уэйн-то может позволить себе безрассудство, потому что он уже одной ногой на небесах, а у меня такой отговорки нет, но я все равно решаю испробовать этот прием.

— Это место — прямо из Спрингстина, — говорит Уэйн. Он запевает, покачивая в такт головой: — Так и буду сидеть и пытаться вернуть хоть немного славы тех дней…

— Время тебе ничего не оставит, только нудные байки о ней… — подхватываю я.

Уэйн улыбается:

— Как говорил Сэмми, у Спрингстина на каждый случай найдется песня.

— Я помню.

— На нас смотрят, — говорит, ухмыляясь, Уэйн.

Я опрокидываю еще одну стопку водки.

— Да пошли они все, — отвечаю я, или, скорее, выпитый мною алкоголь.

— Да пошли они все, — провозглашает Уэйн, поднимая стопку, и снова отпивает микроскопический глоток.

Я, когда выпью, вечно пытаюсь взять на себя какие-нибудь грандиозные обязательства в плане личностного роста — когда ты свободен от гнетущего давления трезвости, то все они кажутся само собой разумеющимися и легковыполнимыми. В данный момент я обещаю себе пребывать, подобно Уэйну, в защитном чехле ироничной отрешенности, какие бы демоны из прошлого ни возникли на моем пути. Я абсолютно убежден, что смогу дать им достойный отпор. Как же велико мое удивление, когда пара сильных рук хватает меня и грубо стаскивает со стула. Споткнувшись, я получаю такой удар в ухо, что меня разворачивает, и я плюхаюсь задом на пол. Подняв глаза, я вижу над собой постаревшего и обрюзгшего Шона Таллона с пунцовым, перекошенным от злобы лицом и крепко сжатыми кулаками.

— Привет, Шон, — говорю я, нетвердо поднимаясь на ноги. — Как поживаешь?

Я исхожу из того, что во время разговора драться будет неуместно. Очевидно, я ничего не смыслю в драке, потому что неуместным оказывается сам разговор. Он снова бьет меня, на этот раз по голове; я, нелепо размахивая руками, безуспешно пытаюсь укрыться каким-то девчачьим блоком от его кулака, который больно проезжается по глазнице, одновременно опровергая мою несостоятельную теорию и отбрасывая меня назад на стул.

— Привет, хрен собачий, — говорит Шон, приближаясь ко мне. — Давно тебя поджидаю: когда, думаю, задницу свою покажешь.

В реальной жизни, не по сценарию, редко удается выдумать удачную остроту. Обычно она приходит в голову только задним числом, когда смысла в этом, понятно, никакого нет. Поэтому я всегда с маниакальным рвением пользуюсь счастливым сочетанием обстоятельств и приступа остроумия, к чему бы это ни вело, — а ни к чему хорошему это, как правило, не ведет. Я говорю:

— Ты всегда был неравнодушен к задницам, — а Шон уже бьет меня ногой в живот. Я падаю назад, на столик, в награду за мою удачную шутку слыша заливистый хохот оценившего ее Уэйна, и думаю о том, что хорошо, что Шон уже ударил меня к тому моменту, как я поставил под сомнение его сексуальную ориентацию.

Теперь мы — главный номер вечера, причем я за сегодняшний день уже вторично получаю по лицу на публике. Шон театральным жестом поднимает над головой стул, и я с ужасом вижу, что он всерьез собирается обрушить его на меня, распластанного на столике. У меня мелькает безумная мысль: интересно, разлетится ли стул при этом в щепки, как в кино? Мое тело непроизвольно съеживается в позу зародыша, глаза зажмуриваются, вид абсолютно жалкий. Раздается громкий хруст, который я принимаю за звук встречи моих костей со стулом, но через некоторое время понимаю, что не чувствую боли, и открываю глаза. Шон сидит на полу, согнувшись пополам, и держится за живот; неподалеку валяется сломанный стул. Между Шоном и моей разнесчастной задницей стоит мой брат Брэд, властно выставив вперед ладонь.

— Хватит, Шон, — говорит он тихо. — Не время сейчас.

Шон медленно поднимается на ноги, потирая левый бок повыше ребер, и изумленно смотрит на Брэда.

— Ты чё, Гоф, в натуре мне двинул?

— Кончай, Шон, — говорит Брэд. — Я серьезно.