Книга Хроники разрушенного берега - Михаил Кречмар

На следующее утро Дягилев протоптал тропинку ко второй сушине. Собственно, так он и решил осваивать окрестности – выбрать точку на местности не более чем в ста метрах, мелкими шагами протоптать к ней тропу и на следующий день, когда снег схватится, рубить дрова. Или ещё что делать… Что ещё делать, было Дягилеву пока не совсем понятно, тем не менее безделье томило его очень сильно. В конце концов, ему было всего двадцать восемь лет.

К Новому году Владислав передвигался по избе и её ближайшим окрестностям довольно уверенно – конечно, в шине и с костылём, тем не менее и дрова рубил, и валил небольшие лесины. С целью экономии сил продолжал поддерживать в бритвенном состоянии как топор, так и ножовку.

– Только тогда и понял, как удобно всю снасть острой держать. Так, обычно, внимания на это не обращаешь: затупилась ножва – и пёс с ней, сила дурная, палку всё равно перегрызёшь. А сейчас я каждую каплю этой силы берёг и уж на морозе её точно не тратил. Каждый вечер на нары сажусь, керосиновую лампу зажгу и напильничком по зубьям – вжик-вжик, вжик-вжик…

Кроме того, Дягилев начал валить на дрова сырые лиственницы – те, до которых смог дотоптаться. Гора дров в избе росла, и вылазки из избушки становились всё продолжительнее и продолжительнее.

Наступила новогодняя ночь. Сам момент наступления нового года Дягилев, по его честному заявлению, проспал. Но наутро тайга приготовила ему подарок: в капкан, поставленный буквально возле порога избушки, попался соболь!

– Это было для меня как сигнал: кончай бездельничать! Буквально за три дня я протоптал около километра путиков и поставил ещё три капкана. И надо же – через три дня поймал ещё двух соболей!

Ничего в этом удивительного не было: Дягилев совершенно случайно поймал то, что принято называть «ходом» зверя. Надо сказать, что он моментально понял, с чем имеет дело, и перекрыл ловушками всю долину реки – от борта до борта. Этот шаг принёс ему до середины месяца ещё восемь зверьков!

К 15 января Дягилев решил, что пора снимать шину. Нога выглядела совершенно как обычно, только при надавливании сильно болела и на кости прощупывался какой-то нарост. Тем не менее на лыжи охотник вставать опасался. Хотя неподалёку от избы нашёл подходящую сухую чозению, свалил её и изготовил новую лыжу взамен порезанной для изготовления шины. Выручало его, конечно, и то обстоятельство, что по-настоящему глубокий снег так и не выпал.

Поэтому он пробил ещё несколько дополнительных пеших путиков и очень вдумчиво расставил оставшиеся капканы.

Удача продолжала сопутствовать охотнику. Потихоньку он на очень небольшом участке (а в период выздоровления ему вряд ли удалось охватить территорию площадью больше трёх квадратных километров) сумел взять полтора годичных плана по пушнине.

Безусловно, с одной стороны, ему повезло. Фарт, охотничью удачу ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Однако, лёжа на нарах долгими зимними вечерами и слушая треск растопленной печки, Владислав анализировал свою нынешнюю охоту и понимал: в этом сезоне он победил «не числом, а уменьем».

Дело в том, что в Колымском регионе у охотников-промысловиков было принято облавливать обширные районы с большим количеством капканов. Грубо говоря, человек проходил десятки километров, разбрасывая на пути сотни ловушек, девяносто пять процентов которых никогда ничего не ловили. То есть зверя «брали» по методу больших чисел. А вот когда Дягилев в результате травмы был вынужден ограничить район своего промысла непосредственно окрестностями зимовья, то одновременно ему пришлось разгадывать ребусы, которые ему задавали ближайшие оседлые звери, а также определять, какими тропами будут двигаться проходные соболя именно на этом крохотном участке земной поверхности. То есть приходилось вести промысел не по площадям, а исходя из знания повадок зверя. И этот экзамен, так же как и экзамен на выживание, Дягилев сдал на отлично.

В конце января Владислав потихоньку, хромая, выбрался на базу, а потом вышел на зимник, где в балке-переходнушке его уже ожидал Лёха Туканов. Дягилев похвастался удачным сезоном, а затем ни к селу ни к городу заявил, что в начале промысла сломал ногу. Лёха поглядел внимательно на самого Дягилева, на его узел с пушниной, затем снова на Дягилева – и поднял его на смех. Не помогло ничего – даже прощупывание дягилевской голени, на которой продолжала «читаться» костная мозоль. Туканов брызгал слюной, доказывая, что ни один охотник не сможет выполнить плана, если посреди сезона сломает ногу и будет лелеять её в избушке.

Обозлённый Дягилев предложил поспорить на ящик водки и по приезде в посёлок добровольно пошёл на обследование.

Когда результаты рентгена были обнародованы, все вышедшие из тайги промышленники неделю пили за здоровье и изворотливость своего коллеги.

История восьмая. Остаться без снаряжения

Полевой сезон 1978 года подходил к концу. Владимир Угарцев, техник объединённого геологического отряда, сплавлялся на надувной резиновой лодке ЛЭ-ЗМ по реке Чапальваам, впадающей в Северный Ледовитый океан.

В принципе, одиночные экспедиции к тому времени уже лет двадцать как были под запретом, однако в случае с Угарцевым сыграли роль несколько обстоятельств. Во-первых, начальником объединённого отряда был назначен Семён Тимофеевич Костиков – человек, не имеющий опыта полевых работ в условиях Крайнего Севера: основные его экспедиции проходили на юге Западной Сибири, где один-два специалиста выполняли указанный объём работ на лошадях и автомашинах. Во-вторых, тот же Костиков не имел опыта работы с большим коллективом геологов и по старинке пытался охватить как можно большие территории, считая, что их обследование приведёт если не к значительным геологическим открытиям, то хотя бы к премиальным. Ну и в-последних, для обследования была определена слишком большая территория, и охватить её можно было только коллективом одиночек.

Как бы то ни было, Володя Угарцев стоял лагерем в верховьях Чапальваама, имея в качестве снаряжения вот эту самую резиновую лодку с поднятыми кормой и носом – так называемую «пирогу», двухместную палатку «Утро», спальный мешок, набитый верблюжьей шерстью, и два вьючных ящика: один – заполненный разной полевой разностью, необходимой для жизнеобеспечения, а другой – геологическими образцами и описаниями обнажений Чапальваамской свиты.

Тут надо добавить, что себе и своим кадрам район работ Костиков определил не просто огромный – колоссальный. И для того чтобы его охватить, каждый из членов отряда был вынужден мудрить изо всех сил. В частности, делать многодневные маршруты широчайшего охвата.

Доставшиеся Угарцеву предгорья хребта Чаанай представляли собой невысокие каменистые увалы с плоскими мокрыми, усыпанными мириадами кочек предгорьями.

Предгорья эти переходили в низкую заозёренную плоскую тундру, а тундра та так же незаметно переходила в Северный Ледовитый океан. По предгорьям, словно причудливо брошенный аркан оленевода, разлеглась река Чапальваам. Именно – не текла, не струилась, не змеилась – а разлеглась. Ибо на десять километров изгибов русла приходилось полтора-два километра движения по прямой вниз по течению реки.