Книга Убийца внутри меня - Джим Томпсон

— Еще бы! — с легкостью согласился он. — У всех своя спиц-цы-фика. Я просто решил, может, тебе седлом спину натерло, вот ты и…

— Боб, — сказал я. — О чем Конуэй говорил с тобой в Форт-Уорте?

— Ох же ж ч-черт… — Он встал и хлопнул себя шляпой по бедру. — Да я уж и не помню. Ну, мне, наверное, пора…

— Он тебе что-то сказал. Или сделал, и тебе не понравилось.

— Думаешь? — У него поднялись брови. Потом опустились. Боб хмыкнул и надел шляпу. — Не стоит об этом, Лу. Ничего важного, и уже все равно никакого значения не имеет.

Он ушел; а я, как уже говорил, призадумался. Но подумать у меня время было, поэтому в конце мне уже стало казаться, что переполошился я из-за пустяка. Похоже, все складывалось неплохо.

Но мне хотелось уехать из Сентрал-Сити, и я думал об отъезде. Только Эми была не настолько безразлична мне, чтоб я пошел против ее желаний. Я, конечно, не стал бы делать ничего такого, что ей не по нраву.

А вот если с ней что-нибудь случится — с ней и должно было что-нибудь случиться, — ой, ну тогда, конечно, мне совсем незачем оставаться в старых, знакомых местах. Для такого мягкосердечного парня это будет слишком — да и ни к чему. И я уеду, и все будет выглядеть совершенно естественно. Никто ничего не заподозрит.

Эми навещала меня каждый день — несколько минут по утрам по пути в школу, а потом еще вечером. Всегда приносила какой-нибудь тортик или пирог, или еще чего: я думаю, даже ее собака это бы есть не стала (а псина не отличалась хорошим вкусом — на лету конский навоз цапала), — и вообще почти не зудела; я, по крайней мере, не помню. Вся румянцем заливалась, робела — вроде как ей стыдно. И садиться ей приходилось осторожно.

Два или три вечера наполняла ванну теплой водой, залезала и отмокала; а я сидел рядом, смотрел на нее и думал, как Эми похожа на нее. А после она лежала в моих объятьях — просто лежала, потому что оба мы ни на что другое больше не годились. И я почти что себя одурачивал, думая, будто это она.

Но Эми была не она, да и была бы она — все равно никакой разницы. Будь она ею, я бы просто начал все заново. Мне бы пришлось.

Пришлось бы убить ее вторично…

Хорошо, что хоть про свадьбу Эми не заговаривала; боялась, наверно, поссориться. Я уже оказался замешан в трех смертях, и, если б на них нагромоздилась четвертая, выглядело бы странно. Еще не время. В общем, я пока не придумал удачного, безопасного способа ее убить.

Вы же, я думаю, понимаете, зачем мне надо было ее убить. Или нет? Да все просто.

Против меня улик нет. А если б даже были — даже не полстолечки, а больше, — на меня их повесить было бы очень и очень трудно. Не такой я человек, понимаете. Никто не поверит, что я такой. Да черт возьми, они же Лу Форда столько лет знают как облупленного, а тут им заявляют, что старый добрый Лу способен…

А Лу вот на что способен: Лу может сам себя засадить. Всего-то и надо, что бросить девушку, которая знала про него всю подноготную, — которая и без той единственной дикой ночи, вероятно, могла бы связать много некрасивых концов с концами; тут-то Лу и конец. Все встанет на место — как раз туда, где оно стояло, еще когда у нас с Майком еще молоко на губах не обсохло.

А если все пойдет, как идет сейчас, она не даст себе додумать до конца. Она и думать-то не начнет. Она себе насочиняла красивенького и поэтому вообще перестала думать. А я стану ее мужем, и, значит, все в порядке… Но вот если я от нее уйду — ну, я-то ее знаю. Этот умственный шлагбаум, который она сама себе поставила, поднимется. До ответа она додумается мигом — и ни от кого не утаит. Потому что, если я не достанусь ей, пусть не достанусь никому.

М-да, я, кажется, про это уже говорил. Они с Джойс были два сапога пара.

Ну, в общем…

В общем, это надо было сделать, как только будет безопасно. А если это знаешь — знаешь, что другого пути просто нет, — как-то становится полегче. Я тут же бросил волноваться, надо сказать. Разве что на цыпочках вокруг нее не ходил. Она мне на нервы действовала уже тем, что отиралась тут столько времени. Но это ненадолго, поэтому я старался держаться с ней как можно приятнее.

Заболел я в среду. А к следующей среде уже встал на ноги, поэтому взял и повел Эми на молитвенное собрание. Она же школьная училка, и на таких мероприятиях ей надо бывать, хотя бы время от времени, да и мне они, в общем, нравятся. Я на молитвенных собраниях много хороших фраз запоминаю. Там я спросил Эми шепотом, не подсыпать ли ей манны к медку. А она вся покраснела и пнула меня в лодыжку. Я опять шепчу: как насчет Моську пустить к ней в неопалимую купину? Говорю: прижму тебя к груди своей и слипнусь с тобой, и умащу тебя драгоценными маслами.

Она все краснела и краснела, у нее аж слезы из глаз потекли, но она даже похорошела. Как будто раньше никогда подбородок не выпячивала и не щурилась на меня. Потом она согнулась пополам, лицо в песенник спрятала; дрожала, тряслась и давилась, а священник привставал на цыпочки, хмурился, пытаясь понять, что за шум.

Одно из лучших молитвенных собраний на моей памяти.

По пути домой я заехал за мороженым, а она хихикала всю дорогу и периодически фыркала. Пока я заваривал кофе, она разложила мороженое; а я набрал в ложку и стал по кухне гоняться. Наконец в угол загнал и ложку эту Эми в рот сунул, а не в вырез платья, как грозился. И капелька ей на нос попала, и я ее поцелуем слизнул.

Вдруг Эми закинула руки мне на шею и расплакалась.

— Солнышко, — сказал я. — Не надо, солнышко. Я же просто играл. Я просто хотел, чтоб тебе весело было.

— Т-ты… просто…

— Я знаю, — сказал я. — Только говорить этого не надо. Давай между нами теперь все будет хорошо.

— Т-ты разве… — Руки ее стянулись туже у меня на шее, и она заглянула мне снизу в лицо, улыбаясь сквозь слезы. — Ты что, не понимаешь? Я ж-же просто счастливая, Лу. Такая счаст-стливая, что с-сил никаких нету! — И она снова разрыдалась.

Кофе мы не допили, мороженое не доели. Я поднял Эми на руки и унес в кабинет, и усадил в большое папино кресло. И мы сидели в темноте, Эми — у меня на коленях, сидели, пока ей не пришла пора идти домой. Нам ничего больше и не требовалось; казалось, одного этого довольно. Этого хватало.

То был хороший вечер, хотя единственная маленькая размолвка у нас все-таки случилась.

Она меня спросила, виделся ли я с Честером Конуэем, и я ответил, что нет. Она сказала: чертовски это странно, что он даже не зашел, не поблагодарил за все, что я для него сделал, и на моем месте она бы так ему и выложила.

— Я же ничего не сделал, — сказал я. — Давай об этом не будем.

— Так а мне без разницы, миленький! Тогда он считал, что ты много чего сделал — так много, что он дождаться не мог, по межгороду тебе позвонил! А теперь уже почти неделю как вернулся, и ему, видите ли, некогда… Мне же без разницы не для себя, Лу. Для меня это ничего не значит. А вот…