Книга Исповедь рогоносца - Жюльетта Бенцони

– Как, сударь?!.. В вашей спальне?!.. В вашей спальне – портрет женщины?!

Действительно, в самом центре самой большой стены, освещенный как нельзя лучше, висел портрет очень красивой блондинки с ослепительной кожей, белизну которой подчеркивал роскошный туалет. Блондинка в позолоченной раме приветливо улыбалась.

– Но… – начал д'Артаньян, ошеломленный суровостью тона, – дорогая, это же не женщина! Вы же отлично видите: это – королева!

– Королева она или нет, все равно она – женщина, и ей не место в спальне мужчины!

Удивлению д'Артаньяна не было границ. Он растерянно смотрел на жену и просто не знал, что сказать. Много странных речей слышал он за свою долгую жизнь, но только что сказанное превосходило все возможное и невозможное! Ему бы никогда и в голову не пришло, что жена способна приревновать мужа… к королеве-матери! Он всегда испытывал по отношению к Анне Австрийской глубокую преданность. Он так гордился этим портретом, считая его самым драгоценным из завоеванных им трофеев. Резкие слова уже вертелись у него на языке, но, поскольку сегодня все-таки был день свадьбы, он сдержался.

– Дорогая моя Шарлотта, слово «женщина» применительно к королеве кажется мне куда более неприличным, чем наличие портрета Ее Величества в спальне ее верного слуги. Вы сразу же это поймете, как только узнаете, что сама Ее Величество одарила меня этим драгоценным портретом в благодарность за оказанную услугу. Следовательно, я не могу расстаться с картиной!

– А кто говорит, что вам надо расстаться с ней? Ее место – в моих апартаментах, на моей половине! Тогда все будет выглядеть прилично. Именно такое почтение следует нам проявлять к Ее Величеству…

Д'Артаньян постепенно начинал терять самообладание. Впрочем, терпение никогда не было главной его добродетелью.

– Сожалею, что должен огорчить вас отказом выполнить вашу просьбу в первый же день нашей совместной жизни. Портрет останется там, где он сейчас находится! Он принадлежит мне, и я сохраню его у себя! Может быть, вы еще потребуете, чтобы я убрал и эту статуэтку Богоматери? В конце концов, она ведь тоже «женщина», если судить по-вашему!

На этот раз он не смог сдержать гнева. Шарлотта залилась слезами и прорыдала:

– Зачем вы на мне женились? Вы меня не любите! Вы никогда меня не любили… Вы вот так выходите из себя из-за такого пустяка.

– Прошу прощения, мадам, – сказал он, внезапно успокоившись. – Я не хотел огорчать вас, и вы отлично знаете, я очень вас люблю. Но подумайте, как я дорожу этим портретом! Если мне придется перевесить его в другую комнату, мне его будет страшно не хватать. Необходимо, чтобы вы это поняли! А теперь осушите ваши слезы и позвольте мне проводить вас на вашу половину. Мы немножко устали, осматривая дом, и настало время подумать о самих себе… о нашем счастье! Ведь до сих пор мы никогда еще не оказывались наедине? Вы всегда относились ко мне чересчур сурово, Шарлотта!

– Так было нужно, друг мой! Для вдовы не может быть никаких «чересчур», если речь заходит о ее репутации! Даже если это касается ее будущего супруга!

Она успокоилась. Д'Артаньян воспользовался этим, чтобы потихоньку обнять ее за плечи и нежно увлечь за собой в ее спальню. Разнеженная недавними слезами новобрачная побрела за мужем, слегка краснея, но явно соглашаясь на все. И когда дверь была крепко заперта, когда мало-помалу Шарлотта, позабыв о своих суровых принципах, разделила страсть мушкетера, д'Артаньян подумал, что, вполне возможно, у супружеской жизни есть и свои привлекательные стороны. В конце концов, его Шарлотта, оказывается, умеет быть совершенно очаровательной…

Часом позже, когда, испытывая приятную усталость, д'Артаньян уже собирался вздремнуть, он вдруг увидел, как его жена, вскочив с кровати, босиком бежит в маленькую молельню, устроенную в уголке просторной комнаты, и начинает горячо молиться, демонстрируя при этом все признаки глубокого раскаяния. Шарлотта с завидной энергией несколько раз принималась бить себя кулаками в грудь.

Совершенно проснувшись при виде столь необычного зрелища, д'Артаньян воскликнул:

– Что такое? Шарлотта, что вы делаете?

Она повернула к нему побледневшее и осунувшееся лицо. Глаза, обведенные синими кругами, сверкали лихорадочным огнем из-под густых растрепанных черных волос.

– Я прошу у господа нашего прощения за безумства, которые мы с вами только что совершили. Это не что иное, как тяжкий грех! – прошептала она так тоскливо, что д'Артаньян, против собственной воли, расхохотался.

– Да мы ведь женаты, моя дорогая! Женаты самым что ни на есть надлежащим образом! Нас благословил священник, и, если позволите, я уверен, что у господа хватает грешников, кроме нас с вами! Не понимаю, почему он должен быть к нам в претензии из-за того, что мы вкушаем вполне законное… и абсолютно всеми разрешенное счастье.

– Нет! Вы забываете, что мне уже известно, что такое супружество: всего лишь неприятная обязанность! А то, что мы пережили, совершенно на это не похоже! И такое глубокое наслаждение может быть только греховным!

– Господи! – простонал мушкетер. – Я же не виноват в том, что ваш первый муж был старой перечницей без всякого… воображения! Ради бога, выкиньте из головы эти глупые мысли… и идите поскорее ко мне!

Он протянул к ней руки, но она отпрянула, словно перед внезапно возникшей опасностью, и покачала головой.

– Нет, не трогайте меня! Мне нужно помолиться! И… может быть, вы будете настолько любезны, что оставите меня одну?

– Клянусь всем святым, вы просто потеряли голову! Вы меня прогоняете?

– Вовсе нет. Я прошу вас только оставить меня наедине с господом! Мне надо помолиться…

Д'Артаньян медленно вылез из постели, взял с кресла свой халат и накинул его на плечи. Он понимал, насколько бесполезны даже попытки добиться от этой перепуганной богомолки сколько-нибудь разумных слов. Его терзало разочарование, в нем уже начинал клокотать гнев.

– Отлично, мадам! – сказал он сухо и, церемонно поклонившись, добавил: – Значит, вам угодно спать одной!

– Я не собираюсь спать, друг мой, я хочу помолиться…

– Ну, молитесь сколько угодно, если вам это нравится!..

Окончательно взбесившись от ее мирного тона, он пулей вылетел из комнаты и захлопнул за собой дверь. У него сегодня не топили, между перинами не положили грелку. В постели было сыро и холодно. Не переставая ворчать, он проскользнул между простынями, которые показались ему заледеневшими.

– Нарочно не придумаешь! Молиться в первую брачную ночь!

Затем его взгляд упал на портрет королевы, и ему показалось, что та смотрит на него иронически.

– Во всяком случае, я хорошо знаю, кто останется здесь со мной! – буркнул он, зарываясь в перину и натягивая одеяла до ушей в надежде хоть немного согреться.

Другой на его месте впал бы в отчаяние, но д'Артаньян привык к суровой походной жизни, чтобы страдать от подобных перепадов температуры. Несколько минут спустя он храпел так громко, что стены дома содрогались. А Шарлотта все это время, заливаясь горючими слезами, умоляла господа простить ей то, что она считала греховным наслаждением.