Книга У рояля - Жан Эшноз

— Ладно, — сказал Макс, — согласен.

23

Максу с чемоданчиком в руке не пришлось долго ждать — посадка на самолет уже началась. В аэропорту Икитоса зал для улетающих в Лиму был наполнен кучками отпускников, приехавших испытать себя в лимбе амазонского леса, изучить его обитателей, познакомиться с местными шаманами и расстроить свой рассудок с помощью сока айахуаскуа. Две собаки на поводках и в намордниках долго и подозрительно обнюхивали багаж как тех, так и других. Отсутствие с их стороны реакции на чемоданчик из кожи ящерицы позволяло надеяться, что в нем по крайней мере нет наркотиков.

Макс занял свое место в маленьком самолете, тот сразу же взлетел и моментально набрал высоту и крейсерскую скорость, что должно было свидетельствовать о профессионализме пилотов. В Перу, видимо, еще сохранились славные традиции авиаторов — виртуозов прошлых лет, которые взлетают и садятся в точно назначенное время и бестрепетно идут на посадку, пикируя почти вертикально и не обременяя себя мелочами, вроде заботы о барабанных перепонках пассажиров, дружно зажимавших руками уши и хором вскрикивавших от боли и страха.

В Лиме, напротив, пришлось прождать довольно долго, и Макс, чрезвычайно довольный своими быстрыми успехами в испанском, убивал время, читая прессу и одновременно страшась неизвестности, которая ждала его в Париже. Снова оказавшись в самолете, Макс пропустил мимо ушей инструкции по безопасности, озвученные стюардессами, которые затем раздали пассажирам апельсиновый сок, конфеты, одеяла и наушники с различными музыкальными программами. Переключатель, встроенный в подлокотник кресла, позволял выбирать между эстрадой, джазом, классической и этнической музыкой. Самолет взлетел, и Макс, чтобы чем-нибудь занять себя, надел наушники и, машинально остановив свой выбор на классике, услышал «Экспромт ми бемоль мажор» Шуберта, аллегро, опус 90, и с первых же нот узнал свое собственное исполнение, записанное в студии Серумена пять лет назад. Он, словно встретив на улице человека, знакомство с которым неприятно, предпочел сделать вид, будто ничего не заметил, сразу переключил программу, а вскоре и вовсе снял наушники, тем более что они давили на уши, как плохо пригнанные протезы. Гораздо спокойнее было слушать могучий и низкий шум моторов «Боинга», похожий на один бесконечный выдох, совсем не такой, какой издают двигатели небольших самолетов, тарахтение которых больше напоминает работу старой газонокосилки. Вскоре Макс заснул.

Когда самолет приземлился на взлетно-посадочной полосе аэродрома Руасси-Шарль-Де-Голль, над Парижем шел сильный дождь, точно такой же, словно низвергающийся с каких-то запредельных высот проливной дождь, какой Макс видел из окна Центра. После таможенных формальностей, пройдя через коридор для пассажиров, которым нечего декларировать, где никто не проявил ни малейшего интереса к содержимому его чемоданчика, Макс без всяких помех вышел в зал аэропорта. Поток прилетевших сливался с небольшой группой встречающих, среди которых выделялись две матери семейств с детьми, уже занявшими исходную позицию, чтобы прыгнуть на чью-нибудь подходящую шею. Три человека размахивали картонными табличками с именами. Макс не сразу отреагировал, разглядев на одной из них свое новое имя, написанное большими буквами, затем, вспомнив его, направился прямо к человеку с табличкой.

Незнакомец выглядел несколько странно: борода, шляпа, темные очки и плащ, застегнутый до самого подбородка. В руке он держал чемодан средних размеров. Заметив подошедшего Макса и продолжая по инерции помахивать табличкой с его именем, он за неимением еще одного хватательного органа, вместо рукопожатия протянул ему чемодан.

— Меня зовут Шмидт, — представился он. — Вот ваши личные вещи. А у вас, наверно, есть кое-что для меня.

— Вот. — Макс вручил ему чемоданчик.

— Отлично, — сказал Шмидт, хватая чемоданчик. — Мы возьмем такси.

Выстояв короткую очередь, они уселись в такси, и человек, назвавшийся Шмидтом, указал шоферу адрес — дом с нечетным номером на бульваре Мажента. Макс краем глаза изучал своего спутника: маловероятно, что Шмидт — его настоящее имя, он слишком усердно старался скрыть свою подлинную внешность, хотя, с другой стороны, ничто не указывало на то, что он это делает нарочно, возможно, так он и выглядел в действительности. Придя к этому выводу, Макс почел за лучшее отвлечься от своих наблюдений: вряд ли Шмидту нравилось, когда его так пристально разглядывали. Макс отвернулся и стал смотреть на проносящийся мимо пейзаж. Ему показалось, что он вернулся после очень долгого отсутствия, тогда как его пребывание в Центре, а затем в Икитосе едва заняло две недели; однако, принимая во внимание происшедшие с ним события, вряд ли он мог воспринимать все по-другому. В окно такси ему были видны длинные жилые дома и высокие многоэтажные башни пригорода Баньоле, встречающие всех, кто едет в город из аэропорта по шоссе А-3. Максу всегда было трудно поверить в то, что эти строения состоят из настоящих квартир, с настоящими кухнями, настоящими ванными и настоящими спальнями, в которых живут, спариваются и производят себе подобных настоящие люди. Макс и теперь не мог в это поверить.

Впрочем, жилище, подготовленное для него Центром, тоже оказалось, как мы скоро убедимся, не слишком завидным. Шмидт молчал, пока они ехали по автостраде, а начиная с кольцевого бульвара стал указывать путь, и на бульваре Мажента, где-то посередине между площадью Республики и Восточным вокзалом, такси остановилось перед зданием гостиницы. Это заведение, носившее название отель «Монморанси», не будучи роскошным, не выглядело и убогим. В нем были холл, два банкетных зала и бар. Пройдя мимо лифта и стойки портье, за которой томилась невзрачного вида женщина, Шмидт указал Максу на крутую лестницу, явно не предназначенную для постояльцев гостиницы. Поднявшись на последний этаж, они очутились в коридоре, где вдоль стен темно-желтого цвета тянулись два частых ряда коричневых дверей, расположенных одна против другой. Шмидт извлек из кармана ключ, отпер четвертую дверь справа, и они вошли в тесную, скудно обставленную, если не считать огромной кровати, комнату, оклеенную пожелтевшими обоями в цветочек. Из удобств в комнате был только умывальник.

— Вот вы и дома, — сказал Шмидт. — Общий душ и туалет в конце коридора.

Макс подошел к окну, раздвинул занавески, звякнувшие железными кольцами о перекладину, и открыл его. Оглушительный шум, поднимающийся с бульвара, тотчас ворвался в комнату и заметался в слишком тесном пространстве. Макс сразу же захлопнул окно.

— Есть одно «но», — сказал он, — у меня практически нет денег.

— За первый месяц уже заплачено, а дальше будете платить из своей зарплаты.

— Зарплаты? — не понял Макс.

— Ну конечно, зарплаты, — подтвердил тот. — Вас ведь прислали для работы в баре. Пойдемте, я вам покажу.

Они спустились в подвальный этаж гостиницы. Бар в этот утренний час был пуст. Шмидт показал Максу будущее рабочее место, многоцветную коллекцию бутылок, стаканов всевозможных размеров и необходимой утвари: блюд для закусок, шейкеров, ситечек, соковыжималок для цитрусовых. В шкафу на плечиках висел довольно поношенный красный пиджак, на лацкан которого уже был прицеплен позолоченный металлический прямоугольник с выгравированными буквами «Поль С».