Книга Из России - с приветом - Кирилл Еськов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Профессор! До вас доходит, что шутки кончились, и речь идет о вашей жизни? Мы охраняем вас, как «Девятка» – Генсека, но только не надо лезть нам под руку с отсебятиной, ладно?! Пароль: «Вот уж совсем ни к месту»; ответ: «У парня длинный кинжал»; и точка. И никаких Басё! Ни рэнку, ни танка, ни Гэнроку, ни Хэйана – ясно?!
– Так точно!..
Робингуд, поглядев в спину сутулой фигурке в джинсовой курточке, направляющейся к стеклянным дверям небоскреба, сверяется с часами (четверть третьего: до эфира еще 45 минут) и поднимает к губам рацию:
– Шестому. Пошел!
Фигурку в джинсовой курточке заметили уже и из припаркованного в Арбатском переулке, напротив бывшего пивбара «Валдай», устрашающих размеров джипа «линкольн-навигатор» с красными дипломатическими номерами:
– Тимур – Арсланбеку. Внимание: объект движется к вам.
За двойными стеклянными дверьми небоскреба, где, помимо «Эха», обитает целая еще «воронья слободка» – от заграничных касс Аэрофлота до Калягинского театра «Et Cetera» – имеет место быть холл с винтовой лестницей, подымающейся в кафешку, и ступеньками, ведущими к внутреннему коридору. Перед ступеньками располагается столик с вахтерами; как ни удивительно, это не стандартизованные мордовороты в камуфле, а интеллигентные старушки, которые, похоже – в лучших традициях японской корпоративной этики – слушают исключительно «Эхо». Что ж, как известно, «покои арканарских принцев во все времена охранялись из рук вон плохо; возможно, именно по этой причине на принцев никто никогда не покушался»… Назвавшись старушкам: «Меня зовут Ким, у меня эфир в 15 часов» (здесь даже и аусвайс не требуют!) и услыхав ответное: «Да-да, вас ждут! 14-й этаж, вы в курсе?», профессор поднимается по ступенькам и исчезает в коротком Г-образном коридоре, ведущем к лифтам.
На восьмом, занятом невнятными конторами, этаже небоскреба на площадке перед лифтами застыла троица раскосых качков со стриженными затылками и очкарик, свинтивший уже щиток кнопки вызова и добравшийся до управляющих кабелей лифта.
Гул кабины, достигшей восьмого этажа, внезапно обрывается, и распахнувшиеся дверные створки являют взору разом оцепеневшего от ужаса пассажира лифта изготовившуюся к работе троицу. «Не-е-ет!!» – только и успевает вскрикнуть кореец, рефлекторно загораживая лицо руками.
Но качки – профессионалы, и бьют они его, разумеется, не по лицу, а в солнечное сплетение. И добавляют по почкам. После чего, подхватив профессора под руки и нахлобучив ему на голову шапочку-шлем (прорезью назад), стремительно волокут свою обездвиженную жертву к незапечатанному, по летнему времени, выходу на решетчатую пожарную лестницу, позволяющую спуститься прямо по задней стене небоскреба на захламленные задворки Нового Арбата…
На подмосковном аэродроме «киношники» уже загрузили барахлом свой оранжевый вертолет, но взлетать отчего-то сегодня медлят; впрочем, скучающему чуть поодаль пилоту это глубоко по барабану – «солдат спит, служба идет». Наконец «режиссер», в котором без труда можно узнать подгримированного Ванюшу-Маленького, принимает короткое сообщение по рации и, раздраженно махнув своим людям в направлении стоящего поблизости автобуса, решительным шагом направляется к пилоту, сопровождаемый старшим команды «каскадеров», одетым в идиотский розовый комбинезон.
– Алло, шеф! Пришло указание – работаем сегодня по новой программе. Глянь-ка ТЗ, – с этими словами «режиссер» протягивает пилоту компьютерную распечатку, извлеченную из зажатой под мышкой папки. Тот, степенно кивнув, углубляется в бумагу с описанием потребных на сегодня воздушных маневров, а старшина «каскадеров», как бы желая дать некоторые свои комментарии, заходит ему за плечо, тыча пальцем в соответствующие строчки документа.
Даже если кто из аэродромной обслуги и наблюдал бы за этой сценой, ему бы нипочем не догадаться, что к лицу летчика за эти секунды успели приложить губку со снотворным, и что вертикальное положение он сохраняет исключительно ненавязчивыми усилиями своих «собеседников»; впрочем, таковых любопытствующих в округе просто нет – «киношники-акробаты» всем уже примелькались. Несколькими мгновениями спустя «кино труппа», прихватив с собою бесчувственное тело пилота, быстро грузится в свой стоящий поблизости автобус, который тут же рвет с места.
А в осиротевшем вертолете остаются двое: Ванюша и «каскадер» в розовом комбинезоне. Ванюша усаживается за штурвал и, кивнув напарнику на загодя загруженные тюки, старается перекричать рев заработавшего двигателя:
– Петрович, пока всё просто – поведу я, а ты переодевайся в боевое, потом-то времени не будет!
Рыжая стрекоза отрывается от бетона взлетной полосы легко и стремительно. Диспетчер на вышке глядит вслед в некотором (не слишком правда сильном) недоумении: что-то Васильич наш нынче раздухарился – обычно-то такой аккуратный, если не сказать – робкий…
Черный катафалкообразный «линкольн-навигатор» въезжает на суверенную территорию Тюркестанского посольства. Бритоголовые качки вытаскивают из машины человека в джинсовой курточке; руки человека сцеплены за спиною наручникам, лицо скрыто надетой задом-наперед шапочкой-маской. Дело происходит прямо посреди просматривающегося из всех окрестных окон посольского двора, но качков это обстоятельство ничуть не волнует: они и посередь Москвы, на Арбате, не больно-то стеснялись («А, чурки чурку окучивают… Оно тебе надо?»), а уж тут-то, можно считать, у себя дома…
Сцена эта и вправду ни у кого вокруг ни малейшего интереса не вызывает… Ну, может, за исключением тинейждера с пышным пони-тейлом, запивающего хот-дог Продвинутым Клинским Пивом перед гриль-вагончиком на противоположной стороне Большой Полянки. Тот пару секунд наблюдает за происходящим вокруг «линкольн-навигатора», затем извлекает мобильник и произносит в него одну-единственную странную фразу:
– Шестой? Мишка съел сало!
Несчастный тюркестанский оппозиционер, которого русские, похоже, безжалостно использовали как наживку на крючке какой-то своей сложной интриги, доставлен уже в подвал посольства.
«Факелы горели тускло и чадно, и в их мутно-красноватом свете Ходжа Насреддин увидел в углу дыбу, а под нею – широкую лохань, в которой мокли плети. Рядом на длинной скамье были разложены в строгом порядке тиски, клещи, шилья, иглы подноготные, рукавицы железные нагревательные, сапоги свинчивающиеся деревянные, сверла ушные, зубные и носовые, гири разного веса оттягивательные, трубки для воды бамбуковые с медными воронками чревонаполнительные и много других предметов, крайне необходимых при допросе всякого рода преступников. Всем этим обширным хозяйством ведали два палача, оба – глухонемые, дабы тайны, исторгнутые здесь из уст злодеев, не могли разгласиться.» За прошедшие с той поры века тут мало чего поменялось: место коптящих факелов заняла хирургическая бестеневая лампа, да добавилось никеля на инструментах – вот, пожалуй, и всё; новомодные глупости вроде всех этих пентоталов и барбитуратов тут явно не уважают. Самое любопытное, что палачей и вправду двое, и они действительно глухонемые, так что Ибрагим-бек – коротышка с нездоровым, одутловатым лицом, устроившийся в углу пыточной камеры на специально принесенном для него сверху венском полукресле – может не опасаться, что информация, которая сейчас хлынет из арестанта, станет достоянием посторонних. Например, любимого Дядюшки…
