Книга Город мясников - Виталий Сертаков

– А тебе-то что? Ты торговать здесь собрался?

– А ты хочешь на нож к зверям попасть? Погляди только, тут их человек сто соберется, как мы отмашемся?

– Бздишь?

У Ильича задергалась харя. Месяцем раньше он вцепился бы мне в рожу и отмудохал бы по первое число. Он старше и сильнее, и не брезгует бритвой помахать, если припрет. Месяцем раньше я бы Ильича стремался, я бы вообще не рискнул его послать.

Кроме того, Ильич десять раз нас с Лосем выручал в драках, а дерется он не хуже чудака Шварца, особенно когда стакан засосет. И баблом Ильич помогал, и никогда на измену не садился, не говнил из-за копеек. Правда, последнее время бухать стал чересчур, но это из-за Стеллы. Из-за баб вечно морока какая-то начинается!

А теперь я его не узнавал. То есть Ильич, ясен хрен, остался тот же самый, фигли ему сделается. Это я поменялся. Поменялись те, кто хотел стать бойцом.

– Я никогда перед говном всяким не бздел, – пробухтел Ильич. Я так и не врубился, кого он говном назвал. – Но расклад меня ни фига не торкает. Нас заплющат в пять секунд или порежут, и все за чужие разборки. Эти чуваки, которые Фельдфебелю платят, им по хрен Движение. Они сегодня против носорогов, а завтра будут за них, врубаешься?

– А тебе-то что? – повторил я. – Ты приехал зверье мочалить или с барыгами разбираться?

Ильич как оглох, снова загундел свое, но мне стало скучно его слушать. Я глядел на бывшего вождя и удивлялся, как это я ухитрялся слушаться такого шлакоблока целых два года. Передо мной переминался с ноги на ногу не вождь, а слабак.

По сути, Ильича можно было списать, млин, как хромую клячу. Я так подумал, что в другом месте, например, на войне, его вполне стоило бы судить, млин, за паникерство.

В другом месте. Я так хотел попасть в это самое место, где все внятно и четко, где нет ментовки и всяких козлов, учащих жить…

– Чего ты мямлишь? – спросил я. – Уходи прямо сейчас, если западло или очко играет.

И я вернулся в вагончик.

– Парни, это еще не все, – долбил в уши Фельдфебель. – Наша задача – не просто начистить щи зверям. Наша задача – сделать так, чтобы они из города Убрались. То есть, кто захочет честно торговать – ради бога, а кто приехал наркоту толкать и старух на последние гроши разводить – тех мочить безжалостно. Люди только спасибо скажут.

– Это точно! – подтвердил парень, заправлявший в вагончике заместо бармена. Он доставал из холодильника всякую жратву и раскладывал внутри стеклянного прилавка.

Короче, мы взяли железки и ломанулись на рынок.

Зашибись было, давно меня так не колбасило! Орали мы с Лосем так, что после на пальцах пришлось объясняться, вроде глухих, умора… Зверей там оказалось, конечно, не триста и не сто, а человек сорок, ну не считая ихних баб, грузчиков, мелюзги всякой. Мелюзга, млин, в стороны ломанулась, покупатели к заборам прижались, но никто за ментами не побежал.

– Что вы делаете? Ребята, прекратите! – завизжали тетки. – Милицию скорее позовите!..

Обычно бабы не орут, когда махач какой на улице, а тут расшумелись. А потом, когда уже кровища полилась и арбузы ногами пацаны топтали, несколько теток плакали. А Роммель, такой, им говорит – мол, какого хрена ревете, мы же для вас город от дряни чистим…

Мы за Фельдфебелем бежали, и я краем глаза засек Ильича. Ильич не бросил нас, не обкакался; мне так радостно стало, что мой бывший друг совсем говном не стал. Первым делом вломились в ряды. Фельдфебель сказал – подшибать столбы, чтобы навесы падали, и ящики все переворачивать. Если носороги отбивать ящики полезут – только тогда их метелить, а иначе не трогать. Типа, мы драку чтобы сами не начинали, чтобы все видели – мы не драться пришли, а просто показать им, кто в стране хозяин и как себя нужно вести.

Ясный хрен, хачи полезли. И тут же железом огребли.

– Суки, суки, суки!! – вопил сбоку Фил, у меня от его писка ухо оглохло. Как заведенный вопил и струячил прутом железным. Прут у него клевый был, с узелками такими, с поперечинками. Один раз по ноге или по спине попадешь – сразу пять дырок делает. Клево, офигеть! Я смотрел, как Фил двух старых носорогов глушит, и хохотал, как ненормальный. Весело было!

Целый ряд их навесов железных завалили, все посыпалось на фиг – яблоки, арбузы, ягода. Завалили прямо на барыг, они выбраться не могут, только матерятся, крылами машут. А мы сверху на них полезли, я одному врезал по харе прямо, не видел, что с ним стало… Молодые на нас прыгнули с ножами, одного пацана порезали, но несильно, зато сразу же того, кто с ножом был, ногами замесили. Он потом в луже ползал и блевал, сука такая!

Самый прикол был, когда бутылки покатились, банки всякие и яйца. Эти удоды, млин, еще и яйцом торговали! Второй ряд навесов тяжелее оказался, там пацаны другие повисли разом, человек десять. Навесы закачались, но оказалось, что они привинчены к крыше домика, типа, строительной подсобки.

Я заранее знал, что она свалится.

Короче, подсобка вся эта поехала и начала на бок падать. Смеху было, зашибись, когда изнутри носороги полезли толстые. Видать, самые основные на рынке, те, что не торгуют, а только бабло считают. Вылезают, ни хрена врубиться не могут, откуда такое цунами на них свалилось, за телефоны, млин, хватаются.

Тут зыкански поперло, когда вагончик ихний совсем опрокинулся. Девки наши русские, кто у прилавков стоял, только так врассыпную с визгами кинулись. Все орали что-то, типа, на помощь звали или милицию, но ясный хрен, никакой милиции не засветилось. Разве найдется баклан в форме, желающий перо в бок схлопотать?

Фельдфебель настрого приказал – баб не трогать, разве что поджопник дать, если зазевается. С бабами потом разберемся, кто с кем трахался, кто у черных Жопу лизал, сказал Фельдфебель. Когда сволочь всю эту из России выгоним, строго спросим с девок, да и с пацанов тоже. Спросим, где был каждый, когда мы за родину на ножи бросались…

Ножи там еще были, но ни ножами, ни телефонами носороги не успели попользоваться; мы сбоку с прутьями налетели и давай их по харям, по бошкам мочить. Тут только успевай приседать и руками закрываться! Ну, кто лег, тех мы не трогали, ясный перец, разве что попинали, уму поучили. Другие наши в арбузах прыгали, веселились. Тут как раз и вышел момент, когда мы того зверя примочили. Мы – потому что Лось тоже участие принимал. Короче, бегут трое к нам, и у всех ножи. Я вижу, что хачи, и что обдолбанные, хрен остановишь. Они на тачке прискакали; видать, кто-то из толстых зверей им позвонить успел, перед тем как мы ему телефон разбили. Тачку мудаки бросили, «копейку» свою обосранную, воткнулись на ней мордой в столб. Мы потом эту «копейку» подожгли вместе с другими двумя машинами.

Короче, млин, бегут к нам, орут по-своему, глазища красные. Роммель одного захреначил трубой, тот присел, щеку держит и визжит, как свинья. А двое на Фила кинулись. Фил вообще-то задрочил, он, как мудак, с чурбаном каким-то мелким сцепился, чурбана завалил и давай его ящики с овощами всякими крушить. Рельсину где-то нашел под прилавком и молотит, млин, радостно. Из перцев и баклажанов натуральный салат нарезал, во все стороны куски летят, Фил ржет, чурбан на земле сидит, рожа вся в крови… Фельдфебель ему два раза кричал, чтобы тот бросал баклажаны и к ним шел.