Книга Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин

По креслу-каталке он догадался, кто перед ним. Варенька в письмах сообщила ему, что познакомилась и быстро сошлась с дочерью богатого здешнего помещика Смецкого. У барышни была нелегкая судьба. Четыре года назад, катаясь верхом по пригородным дорогам, она попала в беду. Как потом оказалось, в двух верстах впереди нее мужики-сергачи вели на цепях прирученного медведя. Их не было даже видно за дальностью, но запах зверя остался и напугал лошадь. Она неожиданно разволновалась, прыгнула через канаву и понесла. Юная наездница оказалась на земле со сломанным позвоночником.

Три недели Полина металась между жизнью и смертью, находясь в полном сознании. Она прошла обряд елеосвящения собором из семи священников и уже приготовилась к встрече с Царем Небесным. Но тот решил все же вернуть свою дочь на грешную землю. Барышня выкарабкалась, но осталась неизлечимой калекой — ноги ее не слушались. Отец, вдовый и пожилой, сам чуть не умер у постели единственной и нежно любимой дочери. Он был счастлив даже таким исходом — главное, что жива! И обрушил на инвалидку все свои родительские чувства и все капиталы. Барышня не знала отказа ни в каком капризе, но удержалась в рамках добронравия. Умная, красивая, тонко чувствующая, она стала примой здешнего общества. И только один Бог знал, какое она несет при этом бремя: в двадцать лет оказаться калекой без малейших шансов на выздоровление. Говорили, что иногда присутствие духа покидало барышню, и тогда от нее прятали в доме сонетки и ножи. Но она перебарывала тоску и опять появлялась на людях молодая и веселая. Красавица высшего разбора, только не встающая с кресла… Смецкая быстро сдружилась с Варенькой, будучи ровней ей и по уму, и по воспитанию; последняя в письмах мужу чрезвычайно ее расхваливала.

— Рада и я наконец вас увидеть, — ответила барышня, не спуская с Алексея необычных, колдовских зеленых глаз. — Давайте теперь познакомимся поближе.

И протянула коллежскому асессору руку для поцелуя. Сердце того неожиданно екнуло. Что еще за чудеса? Они были одни в комнате — Варенька куда-то подевалась, — и в этом простом движении руки сыщику увиделось что-то необъяснимо порочное. Он принял маленькую изящную ладошку, наклонился и почтительно поднес ее к губам. Неожиданно у него закружилась голова. От Смецкой приятно пахло дорогими французскими духами, а от волос еще и макассарским маслом[38]. Поцеловав запястье, Лыков отступил на шаг, но не тут-то было! Полина Мефодиевна цепко держала его ладонь в своей и не отпускала. Положение становилось уже для Алексея двусмысленным. Инвалидка пыталась заигрывать с ним? С мужем своей приятельницы, в первую же минуту знакомства? Лыков растерялся, но тут, к счастью, вошла Варенька, и Смецкая мгновенно отдернула руку.

— О, вы уже познакомились? Очень хорошо. Вот, Полиночка, это и есть мой благоверный. Прошу любить и жаловать!

— Жаловать обещаю, а любить оставлю тебе, — смело ответила барышня и даже не покраснела. Зато покраснела от излишне фривольной шутки Варенька. Чтобы перебить неловкость, Алексей спросил делано бодрым голосом:

— А что за гости у нас в людской кухне?

— Это моя верная свита, — пояснила Полина Мефодиевна. — Аким и Еллий всюду меня носят. А Аннушка — камеристка. Без их помощи я никуда, калека бездвижная. Вы уж их не обижайте.

Странный поначалу разговор быстро перешел в дружескую беседу за чашкой чая. Смецкая выказала в этой беседе большой ум и начитанность, тонкость и самостоятельность суждений. Рассказывала интересно о ветлужском крае, вздыхала о столицах. Столиц этих она никогда не видела и ехать туда, по понятным причинам, стеснялась. Барышня выписывала целых шесть литературных журналов, изучала философию и естествознание. Чувствовалось, что сильная натура, попавшая в трудную ситуацию, борется и не сдается. И что борьба эта отнимает у молодой женщины много-много сил. За улыбкой красавицы Лыкову почудилась усталость. Разглядев это, Алексей понял и симпатию Вареньки, и сам проникся к барышне симпатией и сочувствием.

Живая беседа так увлекла Лыкова, что он чуть было не пропустил встречу в чайной. По счастью, Варнавин столь невелик, что в любой его конец можно поспеть за пятнадцать минут. Спохватившись, сыщик встал и поторопился откланяться. Смецкая позвала семейную пару к себе в гости, завтра ко второму чаю, и Лыковы охотно согласились. Внезапно из детской ворвался в гостиную Чунеев с замотанным в розовый платок горлышком.

— Ула! Папа, мама! — закричал он и бросился бороться с отцом. Лицо Полины Мефодиевны исказила гримаса. Она прижала красивые руки к вискам и сказала глухо:

— Ах! У меня всегда от детского крика мигрень начинается! Пойду я тоже. В смысле, поеду…

Юного горлопана тут же унесли обратно, но Смецкая не изменила решения. На ее зов из людской явились Аким и Еллий. Как перышко, подхватили они барышню вместе с каталкой и вынесли на крыльцо. Мелькнули только подошвы ее модных ботиков, чистые-чистые, никогда не ступавшие по земле… Выждав минуту, коллежский асессор пошел следом. Мужики чинно ступали по обеим сторонам коляски, сзади семенила Аннушка. Действительно, свита… Какой-то мальчишка подбежал, поглазел на странную процессию и, видимо, что-то сказал. И тут же получил от камеристки увесистую оплеуху. Зарыдал в голос и почесал вдоль Дворянской. А Лыков быстрым шагом отправился на Полукруглую.

Когда он пришел в чайную, съемщик был уже там. Они сели в чистой половине и заказали чайную пару с сушками. Едва половой удалился, Алексей с нетерпением спросил:

— Ну, что надумали?

— А соглашусь! — сразу же решительно бухнул Рукавицын. — Верно вы сказали: не боги горшки обжигают. А работы я не боюсь.

— Вот славно! — обрадовался Лыков. — Может, по такому случаю что-нибудь покрепче чаю?

Но свежеиспеченный помощник управляющего отказался: не привык пить посреди присутственного дня.

Им принесли фаянсовые чайники с оловянными носиками, чашки и связку сушек. Начался обстоятельный разговор. Евлампий Рафаилович постеснялся спросить про жалованье. Опекун понял это и сам все рассказал. Двести пятьдесят рублей денег плюс провизия от имения для всего семейства. Вместо телеги новому служащему теперь полагался экипаж с кучером. Кроме того, на время исполнения обязанностей управляющего бывшему съемщику начислялась доплата до жалованья последнего — еще двести пятьдесят рублей ежемесячно. Сообщив это, Алексей немедленно выдал Рукавицыну сотенный билет в качестве подъемных. Тот был ошарашен: его новое месячное жалованье равнялось прежнему годовому доходу!

Еще хозяин сказал своему новому работнику:

— Жить вашей семье лучше в имении, поближе к делу. Место найдется.

И тот согласился. Оговорил только, что хочет перевезти с собой и скотину: лошадь, корову и десяток овец. Алексей хмыкнул и разрешил. Сказал: почувствуете новый достаток, сами от нее откажетесь…

— Итак, Евлампий Рафаилович, вы теперь трудитесь на меня. Отсюда мы сначала пойдем к нотариусу, где сочиним и подпишем контракт. Затем — в больницу к Якову Францевичу, обсуждать накопившиеся дела. Но прежде я хочу вас кое о чем расспросить. Помните, на пароходе я уже заговаривал с вами о маньяке, убивающем детей? Скажите мне честно, что о нем в городе люди говорят?