Книга Вещий сон - Алексей Слаповский

Перед ним была не Катя, а другая девушка, одна из местных красавиц. В лунном свете она была невероятно красива, утонченно, гибельно. Но — не Катя.

— Извините, — сказал Невейзер.

— Чего ты? — удивилась девушка. — Обиделся? Я ж просто так сказала. Мне нравится, как ты... Наши сразу за жопу хватают и вперед, а ты... У них — секс, а у тебя — эротика. Я разницу понимаю, — сказала девушка общеобразовательным голосом.

И вдруг вскочила на колени, прижалась к Невейзеру.

— Ну, что ты, что ты? Я ведь на тебя все смотрела, смотрела, а ты не видел! Ну, что ты? Я, между прочим, нетронутая совсем, а если про жопу говорю, то это я в теоретическом смысле, думаешь, я кому-нибудь позволю? Я все знаю, тебя Виталий зовут, ты в разводе, в коммуналке живешь, восемнадцать с половиной метров плюс кладовка, а меня Нина зовут, я знаю, что Катька на твою жену похожа, я тоже похожа, я тебя ждала, честное слово, как сказали, что оператор приедет, сразу ждать начала, и именно такой ты оказался! Смотри! Я очень добрая, даже слишком, но тогда Катьке не жить!

— Когда?

— Если ты меня не увезешь отсюда. Ты меня полюбишь, я хозяйка хорошая, женщина велико лепная, хоть и не пробовала, а знаю, увези меня, Виталя, не то твоей Катьке не жить, я серьезно говорю, у меня знакомый был врач, ну, ничего особенного, романтические отношения, то есть я ему не дала, так он сказал: вы все тут радиофицированные — или как? — тьфу, радиозараженные, облученные, больные, не в себе, значит, поэтому я Катьку убью, и мне ничего не будет, потому что я сумасшедшая, хочешь, докажу? — И она укусила Невейзера в плечо, в то место, подобное которому он у нее целовал, укусила больно, но Невейзер даже не вскрикнул, молча смотрел на девушку.

А она горела, дрожала и быстрыми руками обнажала сокровенное Невейзера, потому что хотела бесстыдными действиями как можно скорее показать ему готовность на все, связать его близостью, пусть и не полной, но зато такой, которая, быть может, обязывает к большему, чем полная, то, что она задумала, вызовет у мужчины чувство вины перед нею, а на чувстве вины они-то и ловятся.

Еле-еле успел Невейзер оттолкнуть ее голову, вскрикнул, вскочил, кинулся бежать, споткнулся о корягу, полетел куда-то вниз, упал и потерял сознание.

17

Он очнулся в темноте. Темнота показалась пугающе-кромешной, но, видимо, это туча заслонила луну и вот соскользнула с ясной полной луны, стало светлее, причудливые тени преобразили все вокруг. Невейзер пощупал себя там, где сердце, и убедился, что сигареты, слава Богу, не выпали. Достал зажигалку, закурил и стал обдумывать. Итак, думал он, я все-таки, как это не раз бывало, напился на свадьбе, пьян. Меня понесло в лес с камерой. Вот она, камера, лежит рядом. Вроде цела. Меня понесло в лес. Я споткнулся, упал, уснул, спал долго, ведь сейчас ночь надо мной, а было лишь начало вечера. Мне приснился сон про девушку. Слишком ясный, совсем не похожий на приснившийся накануне, но, впрочем, те любовные или эротические сновидения, какие бывали раньше, тоже отличались неспешной сюжетностью.

Хорошо бы, думал он дальше, и все остальное оказалось сном. Кавказец на сверкающей машине, исчезновение Кати. Может, и разговор с Антоном Прохарченко приснился, и жених спокойно пирует рядышком с юной невестой, улыбаясь во всю свою веснушчатую харю? А может, усугублял он надежду, мне и вся свадьба эта приснилась? Я иду со вчерашней свадьбы, в городе, я крепко нарезался, свадьба была где-то на окраине, сразу же за домами — поля и лесополосы какого-то сельского хозяйства, помню, что уговаривали остаться, автобусы уже не ходят, но я упрямо твердил, что мне непременно утром надо быть дома, потому что нужно ехать в село, на другую свадьбу, и вот побрел — и забрел не туда, заснул. Сейчас ночь. Еще есть время добраться до дома, поспать часок-другой, чтобы утром ехать на сельскую свадьбу, которая мне заранее приснилась.

Надо подняться, сориентироваться и попробовать выйти на дорогу к городу.

Сделав несколько шагов в сумрачном лесу, он почувствовал себя ребенком. Покрепче ухватился за телекамеру, чтобы ощутить этот взрослый профессиональный предмет, а через него свою взрослость, и посмеяться над своими страхами. Но не помогло, даже наоборот, камера эта, взрослый предмет, показалась вдруг чужой, будто он украл ее у какого-то дяденьки и теперь прячется, убегает — и вот-вот его могут поймать. Наказать, поставить в угол, убить... Не налетали зловещие ветры, шумя листвой, не скрипели суровые дубы, ворон не каркал, сова не кугу кала зловеще, тихо было в лесу и все-таки страшно, не понятен уму и не подвластен сердцу был этот страх, это напряженное ожидание: сейчас кто-то выскочит из-за куста или подкрадется сзади — или что-то сверху упадет, нападет с когтями и клювом... А может, белая горячка уже надвигается? Встревоженный этой мыслью, Невейзер зато почувствовал себя опять взрослым, ведь у детей не бывает белой горячки. Нет, нет, сказал он себе, я ни чертиков не вижу, ни других белогорячечных призраков, нет, нет, я еще молод и здоров, я буду жить долго и никогда не умру, я заведу себе новую семью, розовых маленьких детишек, я буду скромный, работящий, непьющий, скучный папаша, обожаемый детками и любимый женою...

Он перестал искать дорогу, шел наугад — и увидел впереди свет, затем услышал разноголосицу. И вот они — Графские развалины, свадебные столы, ярко освещенные фонарями, окружающее же все погружено во мрак, густой мрак, как это обычно бывает от соседства со светом.

Катя оказалась на месте. Кавказец — рядом.

Надо поговорить с ней. Отговорить ее. Ты ведь ничего о нем не знаешь, мысленно убеждал он уже Катю, пробираясь меж кустами и скамьями, где сидели пирующие. Может, он мусульманин, а известно ли тебе, каковы порядки у мусульман насчет своих жен? Знаешь ли ты...

Тут рука преградила ему путь.

Это был Иешин.

Он был пьян.

— Я вот что, — сказал Иешин. — По кавказскому обычаю. Я хватаю ее и везу, а ты мне помогаешь как человек интеллигентный. Интеллигент должен помочь интеллигенту. Нам больше не на кого надеяться, кроме как друг на друга. Русская интеллигенция вымерла и разобщена. Ее купили. Ты сядь и слушай, это вопрос жизни и смерти. Что с нами случилось? Мы перестали говорить о шедеврах кино и художественной литературы, мы перестали спорить! Мы погибаем как прослойка, как удивительное образование внутри нации, как ее часть, как... Приведу сельскохозяйственный пример. Мысль народа (читай: интеллигенция) есть тот поршень, который постоянно движется в пахталке. Ты видел пахталку? Объясняю. Это такая деревянная узкая кадушка, в нее заливают сливки и поршнем, деревянной такой кругляшкой на ручке, двигают вверх-вниз, пока не получается масло. Так вот, мы тот поршень, который движется в сливках, — обрати на это внимание, не в общем молоке народонаселения, а в сливках народа! — движется, образуя масло. Но он не движется! У него нет сил. И желания. Сливки прокисают. Понятно?

— Понятно, — сказал Невейзер, собираясь идти дальше.

— Куда ты спешишь? — упрекнул Иешин. — Откуда ты знаешь, может, ты последний раз говоришь с человеком! Говоря с человеком, ты должен всегда помнить, что, возможно, говоришь с ним последний раз. Тебе это приходило в голову?