Книга Цена жизни - смерть - Фридрих Незнанский

Старухина достала сигарету и протянула пачку Турецкому. Он проявил хорошую реакцию: щелкнул зажигалкой, прежде чем она успела достать свою. По выражению ее глаз он понял, что она напряженно думает. Пытается понять, почему Промыслова заинтересовала борьба с наркоманией и почему он выбрал его своим эмиссаром, усмехнулся про себя Турецкий. Не дай бог, она знает о Промыслове-младшем — тогда прощай мой бандитский форс.

— Вас интересуют какие-то конкретные данные?

— Меня интересует ваше мнение как эксперта о Кривенкове и о возглавляемой им структуре.

— Какое именно мнение вас интересует?

— Объективное, Татьяна Викторовна.

Она эффектно переломила сигарету длинными тонкими пальцами и взялась за новую.

Соображает, откуда я взялся на ее голову и что ей со мной делать, прокомментировал про себя Турецкий. Нужно ковать железо.

— Татьяна Викторовна. Я прошу прощения за свою нескромность, но, по-моему, официальная обстановка препятствует нашей беседе.

— Разве у нас с вами фронда, Александр Борисович? Если я правильно разбираюсь, у кого откуда растут ноги в этом городе, вы здесь с официальным визитом.

Фи, мадам! С одной стороны, по-нашему, с другой — грубовато, подумал Турецкий. Может, так оно и лучше… Он окончательно почувствовал себя в своей тарелке и принялся изучать ее декольте.

— Я, между прочим, знакома с вашим Говоровым, — сообщила Старухина доверительно. — Помню, на первых порах, когда мы делали только первые шаги, я с ним встречались несколько раз. После этих встреч наш аналитический центр проработал его сведения и составил довольно интересный отчет. Самому Говорову, конечно, не сказали, чтобы не слишком возгордился и не оторвался от народа. Но с тех пор НБН превратилось в серьезную структуру, а Говоров остался скандальным журналистом, не более. Ну а теперь мы выступаем в разных весовых категориях, я бы даже сказала, в разных видах программы.

— То есть вы стремительно и навсегда ушли в отрыв от народа?

Старухина хрустнула суставами, встала и прошлась туда-сюда, на этот раз она была в юбке, и Турецкий имел удовольствие лицезреть ее ножки. Она подошла к своему месту, оперлась на стол и нависла над ним:

— Александр Борисович! Хватит наводить тень на плетень. Выкладывайте, зачем ко мне пожаловали, и не стесняйтесь, здесь все свои.

Турецкий еще раз внимательно оглядел кабинет, дескать, кто это все? Здесь что, кто-то есть еще?

— А может, мы все-таки перенесем нашу встречу в другое место?

— С удовольствием, да только у меня вечер уже распланирован.

— Ну что ж. Тогда расскажите мне, пожалуйста, о Кривенкове.

— Человек делает свое дело. Вы, как работник прокуратуры, должны прекрасно понимать две вещи. Во-первых, каждый вид преступной деятельности имеет под собой определенную экономическую базу. Наркобизнес — весьма солидную, даже в нашей небогатой стране. И судить о деятельности репрессивного органа, такого, как УНОН или Генпрокуратура, по количеству нерепрессированных — абсолютно неверно. А во-вторых, кругом бардак.

— Татьяна Викторовна! Это все общие слова.

— А что вы, интересно, хотели от меня услышать? Я же не секретный агент. Работает Кривенков не хуже многих, посмотрите лучше на своего очередного шефа. Еще один гигант прокурорского надзора и флагман законности.

Похоже, она меня раскусила, подумал Турецкий. Поняла, что беру ее на понт без единого факта. Пора отступать, пока совсем не засыпался.

— Ну что ж, Татьяна Викторовна, не смею вас больше задерживать. Но надеюсь, что все-таки мы сможем поговорить в другой обстановке более предметно.

— Конечно, Александр Борисович, — дежурно отреагировала она. — Буду рада.

Пока Турецкий шел к двери, ему хотелось стремительно повернуться и посмотреть на выражение ее лица. Хотя она наверняка умеет его менять еще более стремительно. Может, и вправду будет рада… Надо еще раз при случае напрячь Промыслова.

Итак, ничего плохого Старухина о Кривенкове не сказала. А почему? Сама она о наркоманах знает наверняка только из статистических отчетов, то есть ни хрена не знает. А вот знает ли она о том, что Кривенков урод, пока непонятно. Хотя баба все-таки классная.

В голове Турецкого родился гениальный до невозможности план: пройтись вместе с ней по притонам, она, естественно, будет в трансе, под впечатлением выложит все про Кривенкова, а потом для обретения душевного равновесия пожелает слиться с ним (с Турецким, а не с Кривенковым) в экстазе.

24

Выйдя от Старухиной, Турецкий вдруг вспомнил о существовании Вовика. Черт возьми!

В отчетах Дениса о его нынешнем состоянии и самочувствии не упоминалось вовсе. Не дай бог, Грязнов-младший забыл приставить своего человека, и бедный наркоман таки умирает с голоду в заколоченной квартире. Зато, наверное, уже самоизлечился.

Памятуя, что Вовик жаловался на отсутствие в доме сахара, Турецкий забежал в гастроном и купил пачку рафинада — его с пола собирать легче, если вдруг снова рассыплется, и еще купил пива и хлеба.

Снаружи дом никак не изменился: на балконе Вовика по-прежнему телепался ооновский флаг и лежала обваленная ограда, дверь закрыта, стекла целы. Бабулька этажом ниже по-прежнему пестовала своих гигантов, и за прошедшие дни они еще сантиметров на десять выросли. На лавочке у подъезда сидел знакомый Турецкому оперативник из «Глории», в панамке и с газетой. Значит, Денис все-таки не забыл.

— Ну как он там? — спросил Турецкий, подсаживаясь на лавочку и закуривая. — Жив еще?

— Функционирует, — откликнулся оперативник. — Каждые три-четыре часа наведываюсь, проверяю. Правда, сегодня характер шумов несколько изменился. Если бы я тут сутками не торчал, сказал бы, что укололся наш подопечный. Только никто к нему не приходил — это я точно знаю, и сам он из квартиры ни ногой.

— Подробности его биографии выяснили?

— Кое-что. Молчанов Владимир Игоревич, шестьдесят девятого года рождения, холост, родственников в Москве не имеет, сидел за хранение, освободился в девяносто пятом. Ежегодно направляется на принудительное лечение. В девяносто седьмом был госпитализирован с подозрением на шизофрению, но диагноз не подтвердился. Квартира принадлежала двоюродной тетке, которая умерла в девяносто шестом. Соседи от него не в восторге, но ведет он себя преимущественно тихо, так что пока терпят.

— Ладно, поднимусь, проведаю, — сказал Турецкий, — сахарку вот ему купил. Поможешь доски отодрать?

Доски оторвали с большим трудом, все гвозди были на месте — явно до того их никто не трогал. Вовик внутри не подавал особых признаков жизни, по крайней мере, к двери не подошел поинтересоваться, кто его навестил. Сыщики нашли его сидящим у расколотого зеркала. Наркоман голый по пояс делал макияж и напевал что-то негритянско-блюзовое.