Книга Ворон - Эдгар Аллан По
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Древний Ворон – видно, прожил он несчетные года.
Взмыл на книжный шкаф он плавно и расселся там державно,
Не испытывая явно ни смущенья, ни стыда,
Там стоявший бюст Минервы оседлал он без стыда,
Словно так сидел всегда.
Я не мог не удивиться: эта траурная птица
Так была невозмутима, так напыщенно-горда.
Я сказал: "Признаться надо, облик твой не тешит взгляда;
Может быть, веленьем ада занесло тебя сюда?"
Ворон каркнул: "Никогда!"
Усмехнулся я… Вот ново: птица выкрикнула слово!
Пусть в нем смысла и немного, попросту белиберда,
Случай был как будто первый,- знаете ль иной пример вы,
Чтоб на голову Минервы взгромоздилась без стыда
Птица или тварь другая и в лицо вам без стыда
Выкрикнула: "Никогда!"
Произнесши это слово, черный Ворон замер снова,
Как бы удовлетворенный завершением труда.
Я шепнул: "Нет в мире этом той, с кем связан я обетом,
Я один. И гость с рассветом улетит бог весть куда,
Он, как все мои надежда, улетит бог весть куда"›
Ворон каркнул: "Никогда!"
Изумил пришелец мрачный репликой меня удачной,
Но ведь птицы повторяют, что твердят им господа,
Я промолвил: "Твой хозяин, видно, горем был измаян.
И ответ твой не случаен: в нем та прежняя беда,
Может быть, его терзала неизбывная беда
И твердил он: "Никогда!"
Кресло я придвинул ближе: был занятен гость бесстыжий,
Страшный Ворон, что на свете жил несчетные года,
И, дивясь его повадкам, предавался я догадкам,-
Что таится в слове кратком, принесенном им сюда,
Есть ли смысл потусторонний в принесенном им сюда
Хриплом крике: "Никогда!"
Я сидел, молчаньем скован, взглядом птицы околдован,
Чудилась мне в этом взгляде негасимая вражда.
Средь привычного уюта я покоился, но смута
В мыслях властвовала лихо… Все, все было, как всегда,
Лишь ее, что вечерами в кресле нежилась всегда,
Здесь не будет никогда.
Вдруг незримый дым кадильный мозг окутал мой бессильный,-
Что там – хоры серафимов или облаков гряда?
Я вскричал: "Пойми, несчастный! Это знак прямой и ясный-,
Указал господь всевластный, что всему своя чреда:
Потерпи, придет забвенье, ведь всему своя чреда".
Ворон каркнул: "Никогда!"
"Птица ль ты, вещун постылый, иль слуга нечистой силы,-
Молвил я,- заброшен бурей или дьяволом сюда?
Отвечай: от мук спасенье обрету ли в некий день я,
В душу хлынет ли забвенье, словно мертвая вода,
Яд затянет рану сердца, словно мертвая вода?"
Ворон каркнул: "Никогда!"
"Птица ль ты, вещун постылый, иль слуга нечистой силы,
Заклинаю небом, адом, часом Страшного суда,-
Что ты видишь в днях грядущих: встречусь с ней я в райских кущах
В миг, когда среди живущих кончится моя страда?
Встречусь ли, когда земная кончится моя страда?"
Ворон каркнул: "Никогда!"
Встал я: "Демон ты иль птица, но пора нам распроститься.
Тварь бесстыдная и злая, состраданью ты чужда.
Я тебя пророка злого, своего лишало крова,
Пусть один я буду снова,- прочь, исчезни без следа!
Вынь свой клюв из раны сердца, сгинь навеки без следа!"
Ворон каркнул: "Никогда!"
И, венчая шкаф мой книжный, неподвижный, неподвижный,
С изваяния Минервы не слетая никуда,
Восседает Ворон черный, несменяемый дозорный,
Давит взор его упорный, давит будто глыба льда.
И мой дух оцепенелый из-под мертвой глыбы льда
Не восстанет никогда.
перевод М. Донского
Аннотация: "Тетради переводчика", вып. 13. М., 1976
ВОРОН
Как-то полночью глубокой размышлял я одиноко
Над старинным фолиантом – над преданьем давних лет,
И охваченный дремотой, стук услышал, но отчета
Дать не мог: стучится кто-то, увидав в окошке свет.
"Гость,- промолвил я,- стучится в дверь мою, завидев свет,-
Ничего другого нет!"
Вспоминаю все я снова. Это был декабрь суровый
И поленьев блеск багровый тускло падал на паркет.
Тщетно ждал зари рожденья, в книгах не найдя забвенья.
Я хотел забыть Линору – ранней молодости свет!
Ангелы зовут Линорой – деву, свет ушедших лет.
В мире имени ей нет!
Шорох шелковый, не резкий, алой, легкой занавески
Наполнял безмерно страхом, погружая в смутный бред!
Сердце бедное смиряя, все стоял я, повторяя:
"То, наверно, гость, блуждая, ищет дверь? Кто даст ответ?
Гость, доселе незнакомый, в дверь стучится? Где ответ?
Только он, другого нет!"
И душа окрепла сразу. Не колеблясь уж ни разу,
"Сэр, -я молвил,- или леди, извинения мне нет!
Засыпал я, вы не знали, слишком слабо вы вначале,
Слабо в дверь мою стучали. Но, заслышав вас, в ответ
Двери распахнул широко, распахнул я их в ответ:
Только тьма, иного нет!"