Книга Год обезьяны - Чингиз Абдуллаев

— Не совсем, — ответил Муслим, — у меня было несколькоиначе. Я вернулся в Баку после тяжелого ранения и познакомился с моей будущейженой. Мне казалось, что мы можем создать нормальную семью. Были, конечно,трудности, но она с ними не хотела мириться. А в последние годы у нас на всебыли разные точки зрения. И на воспитание дочери, и на нашу дальнейшую жизнь, ина наши отношения. Она считала, что я обязан делать карьеру. Мне предлагалипоехать куда-то в сельский район заместителем прокурора. Конечно, я отказывался,а ей это не нравилось. Вот так, слово за словом, мы и решили расстаться.

— Значит, встретились «два одиночества», — грустноулыбнувшись, пробормотала Вера. — Наверно, со стороны на нас смешно смотреть.

— У вас жизнь только начинается, — возразил Муслим, — вамтолько двадцать восемь лет.

— Я чувствую себя уже такой старой, — пожаловалась она, — выдаже не представляете, до какой степени. Мои сверстницы, девочки из нашейгруппы, кажутся мне такими юными созданиями. Наверно, сказалось все. И моя неудавшаясясемейная жизнь. И наша заграничная командировка. Там быстро взрослеешь.Чувствуешь свою ответственность, особенно в капиталистических странах. Хотя унас сейчас тоже капитализм.

— Мы пока не знаем, какой у нас строй. И какой у вас, —возразил Муслим, — пока я вижу только всеобщий развал и бардак. Что будетдальше — увидим.

Она улыбнулась.

— Вы, наверно, коммунист?

— Конечно. Иначе меня бы давно выперли из прокуратуры. Я ивступал только потому, что так было нужно. В армии вступал, после ранения. Мнесказали, что нужно написать заявление, и я написал, не придавая этому никакогозначения. Потом меня быстро взяли на работу в прокуратуру, я был уже кандидатомв члены партии. Тогда только с помощью партии можно было сделать карьеру.

— Сделали?

— Нет. Как был следователь, так им и остался. Стал толькоследователем-«важняком», так у нас говорят про следователей по особо важнымделам. Зато в январе девяностого все наши идейные прокуроры дружно вышли изпартии, сдав свои партийные билеты. Через несколько месяцев состоялосьсобрание, и они забрали свои партийные билеты. Забрали обратно, решив сновавернуться и стать членами партии. Еще через год они снова начали сдавать своипартбилеты. Во время августовских событий прошлого года, когда в Москве объявилиГКЧП, многие бросились снова забирать свои партийные билеты в парткоме. Когдавыяснилось, что путчисты проиграли, эти же принципиальные коммунисты стали вочередной раз сдавать билеты. Мне было так стыдно на них смотреть. Я непредставляю, как они после этого себя чувствуют. Я никогда не был идейнымкоммунистом, и мне всегда было немного смешно, когда я сидел на наших партийныхсобраниях. Но свой партийный билет я принципиально никому не отдавал. Это моепрошлое, часть моей жизни, истории моего народа. Может, я не прав, как выдумаете?

— Не знаю. Я всегда презирала наших секретарей парткомов.Только следили за всеми и стучали в компетентные органы. Демагоги и подхалимы.Может, поэтому все и рухнуло. Никто и ни во что уже не верил. Особенно те, ктоработали на Западе. Они видели, какое несоответствие между нашим существованиеми жизнью в этих странах.

— У нас просто политический диспут, — улыбнулся он.

Она рассмеялась. Он чувствовал, как ему все больше и большенравится эта молодая женщина с таким необычным взглядом.

— Вы истратите весь бензин на обогрев машины, — предупредилМуслим. — Может, куда-нибудь поедем? Вы должны знать, где есть поблизостиресторан или кафе.

— Поедем, — согласилась она, — здесь рядом есть небольшойресторан. Там играет тихая музыка и дают хороший кофе.

Она водила машину довольно уверенно. Уже через несколькоминут они припарковались у небольшого кафе «Золотая антилопа». Она оказаласьправа, здесь действительно было достаточно комфортно. Где-то далеко игралатихая музыка, а посетителей почти не было видно за горшками с цветами,расставленными по всему залу. Им выделили столик в самом углу.

Потом они долго разговаривали. Он рассказывал ей о своейжизни, о своих двух ранениях, о работе в прокуратуре, о событиях, происшедших вего республике за последние несколько лет. Он рассказал ей почти всю своюжизнь, за исключением того случая в Ленинграде, который произошел с нимдвенадцать лет назад. Она рассказывала ему о своей командировке, о своихвпечатлениях от посещения Бельгии и Федеративной Республики Германии.Рассказывала, как случайно оказалась в Восточном Берлине после объединенияГермании и как испугалась разницы в уровне жизни двух половинок некогда единогогорода, уже успевшего снова стать единым. Им было просто интересно друг сдругом. Официантка несколько раз недовольно подходила к ним, гремя посудой идавая понять, что им нужно уходить. Наконец девушка не выдержала.

— Извините, — сказала она, — уже десять минут двенадцатого.Мы закрываемся в одиннадцать.

Муслим ошеломленно взглянул на часы. Они даже не заметили,как прошло столько времени. Она грустно усмехнулась.

— Кажется, мы засиделись…

— Простите. — Муслим подозвал официантку, чтобы расплатиться.— Где ваша дочь, Вера? Вы, наверно, должны были ее забрать?

— Не беспокойтесь, — ответила она, — девочка у родителеймужа. Они ее просто обожают и часто берут к себе. У них хорошая зимняя дача.Отец моего мужа был крупным чиновником, он получил эту дачу от государства,когда ее конфисковали у какого-то валютного спекулянта. Они сейчас живут там,за городом. Мать мужа тяжело больна, и мы не говорим ей о нашем разводе, чтобыее не волновать. Делаем вид, что все в порядке.

Он понимающе кивнул. Они вышли на улицу. Стояла яснаяпогода, какая обычно бывает зимой в северных городах. Искрящийся ночной снег,вкусный, холодный, обжигающий воздух и полная луна. Они снова уселись в салонавтомобиля.

— Куда вас отвезти? — спросила она. — Где вы остановились?

— В «Прибалтийской». Но я вам не разрешу меня туда отвозить.Только этого у меня в жизни не было. Чтобы меня провожала женщина. Мы поедем квам домой, и я провожу вас до вашей квартиры. А потом поймаю такси и поеду вгостиницу.

— Но это неправильно.

— Возможно. Но не забывайте, что я кавказский мужчина. У нассвои представления о приличиях. Нельзя, чтобы женщина меня провожала, я будучувствовать себя после этого самым несчастным человеком.

— Хорошо, — улыбнулась она, — мне нравятся ваши традиции.

Они снова вернулись на Суворовский проспект. Вышли изсалона. Она протянула ему руку.

— У меня такое ощущение, что я знаю вас очень давно. Ужемного лет, — призналась она.

— У меня тоже, — смущенно ответил Муслим, — спасибо зачудесный вечер.