Книга Вдоль по лезвию слов - Тим Скоренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Здравствуй, Марвин».
«Отец, я грешен».
«Все мы грешны, сын мой».
«Я сделал страшную вещь, отец».
«Говори, сын мой».
«Это произошло совсем недавно. Две недели назад».
«Ты долго ждал, Марвин».
«Я боялся».
«Тебе нечего бояться, Марвин».
«Я знаю, отец… Я ненавидел одного человека, отец. Очень сильно ненавидел».
«Это грех, сын мой. Но если ты усмирил свою ненависть, ты заслуживаешь прощения».
«Я не усмирил. Две недели назад я пришёл к нему в дом. Он сидел спиной ко мне. Я взял тяжёлый подсвечник с полки и ударил его по голове. Я хотел убить его».
«Сын мой, твой рассказ страшен. Но если ты каешься в своём грехе, ты можешь быть прощён. Расскажи, что случилось дальше».
«Я не убил его. Это я понял потом. Я взял несколько вещей из его дома, чтобы сымитировать ограбление. Он не умер…»
«Это облегчает твою вину…»
«…он попал в больницу, он лежал в коме».
«За что ты ненавидел его, сын мой?»
«Это не важно, отец. Важно то, что я пошёл в больницу, когда узнал, что он жив».
«И что ты сделал?»
«Я прошёл в палату, мимо медсестёр, никто не видел меня. Я отключил прибор, который поддерживал ему жизнь. Это произошло вчера».
«Как звали того человека?»
«Его звали… Уильям Киллинсби. Это вы, отец».
Тут запись обрывается. Я переслушиваю её снова и снова и не могу понять. Она датирована вчерашним днём. Вчерашним. Голос на плёнке – несомненно, голос священника, который уже две недели лежит в коме.
Второй голос невозможно не узнать. Невозможно не узнать эти интонации, этот тембр.
Марвин Бланк – это моё имя. Мне двадцать три года. У меня нет постоянной работы. Я не убивал отца Киллинсби, я знаю наверняка.
Кто ты, священник? Ты не человек, я уверен в этом. Мне кажется, я вижу твои проницательные глаза, и в них, глубоко-глубоко, горит огонь. И это вовсе не огонь истинной веры, нет. Это совсем другой огонь.
Откуда у тебя записи? Ты сделал их сам? Не может быть. Откуда эта последняя аудиокассета? В каком безумном сне я мог сказать то, что я сказал?
И тогда я понимаю, что должен сделать. Если бы в первый день я отправился в полицию и отдал им пятьдесят семь папок с исповедями, всё было бы много проще. Двадцать четыре ареста. Пусть даже аудиозапись не является доказательством в суде, она хотя бы послужит толчком для возобновления расследования. Двадцать четыре приговора. Может быть, кого-то отпустят, но не для всех найдётся оправдание.
Теперь я понимаю, что я должен сделать.
Уильям Киллинсби, ты ошибся только в одном: в дате. Я иду в больницу сегодня. Только сегодня, а не позавчера, как должен был.
Примечание автора
В сетевых литературных конкурсах я принимаю участие довольно редко, да и выиграл подобный конкурс всего однажды – это была одна из «Коллекций фантазий» 2008 года. Победил именно этот рассказ.
Вообще мистику я не очень люблю (хотя жалую её больше, чем научную фантастику). «Каталог…» – рассказ в стиле скорее не Стивена Кинга (как говорили некоторые после его первой публикации), а Брэма Стокера – не по языку, а по сюжету. Моей задачей было создание видимости концовки, причём такой, чтобы правда всё равно оставалась в тени, чтобы загадочность не исчезла окончательно. Я не ставил перед собой цели объяснить произошедшее – и потому не сделал этого. Объяснения излишни.
И, если я не ошибаюсь, этот рассказ стал моей второй в жизни публикацией (в журнале «Мир фантастики»).
Из цикла «Легенды неизвестной Америки»
В мире, где когда-то жил-был великан,
мы навсегда останемся пигмеями.
Кейт Лаумер. Жил-был великан
Это история о Байроне. Не о Джордже Гордоне Байроне, английском поэте, а о Роберте Байроне по прозвищу «Рэд», невысоком человечке, загорелом до черноты и хромающем на левую ногу.
Роберт Байрон умер одиннадцатого ноября тысяча девятьсот шестидесятого года в недорогой гостинице в Чикаго, штат Иллинойс. Номер был двухкомнатным, и Байрон как раз шёл из одной комнаты в другую, к рабочему столу, когда у него прихватило сердце. Он добрался до кровати, лёг на спину и смотрел в темнеющий потолок, не в силах позвать на помощь. Но это было гораздо позже.
События, о которых я хочу вам рассказать, произошли поздней весной пятьдесят восьмого года близ городка Ганнисон, штат Колорадо, в стороне от федеральной трассы. В Ганнисоне и сегодня живёт от силы шесть тысяч человек, а в конце пятидесятых население едва ли достигало двух тысяч. Тем не менее уже тогда в городе располагался Уэстерн-стэйт-колледж, престижное учебное заведение, собиравшее абитуриентов со всего штата. Позднее в Ганнисоне появилась даже собственная радиостанция.
Рэд Байрон окончательно ушёл из гонок в тысяча девятьсот пятьдесят втором. Он уже год не садился за руль гоночного автомобиля к тому времени, но лишь в конце пятьдесят второго сказал: всё, больше никогда. И погрузился в руководство собственной командой. Я не знаю, каким он был руководителем, потому что меня это не интересовало. Я вообще не могу представить Байрона за столом, с карандашом в руках, заполняющим какие-нибудь ведомости.
Его последней гонкой в чемпионате Grand National стал пятисотмильный заезд в Дарлингтоне, штат Южная Каролина, третьего сентября пятьдесят первого года. Потом врач сказал ему: нельзя, Роберт. У тебя слабое сердце, Роберт, оно не выдержит.
Мне кажется, что его сердце не выдержало в первую очередь отказа от гонок. В те времена гонщики жили скоростью, а не зарабатывали ею деньги. Простите, я опять отвлекусь. Мне сложно рассказывать историю последовательно, потому что в памяти возникают всё новые и новые ассоциации, и каждая мне кажется важной, придающей рассказу полноту и цельность. Так вот, примерно в то же время, о котором я веду речь, в Европе жил гонщик по имени Вилли Мэйресс. Он был пилотом средней руки, но дважды выигрывал знаменитую гонку «Тарга Флорио» и регулярно выступал в заводской команде «Феррари». В шестьдесят восьмом году он, сорокалетний, попал в Ле-Мане в страшную аварию, навсегда лишившую его возможности вернуться в гонки. Второго сентября шестьдесят девятого он повесился в гостинице в провинциальном Остенде, оставив после себя записку. В ней говорилось, что он не может гоняться – значит, не может жить. Вот какие были люди.
Возвращаюсь к Рэду Байрону.
Я хочу рассказать вам кое-какие факты из его биографии – это поможет лучше понять его мотивацию, представить выражение его лица, жесты и движения. Я не художник и не могу нарисовать портрет. Мне даны лишь слова, чтобы описать моего героя.
