Книга Двойник - Федор Достоевский

Кое-как, впрочем после долгих усилий, растолкал он Петрушкуи успел посадить его на постель. В это время свечка совершенно потухла. Минут сдесять прошло, покамест господин Голядкин успел найти другую свечу и зажечь ее.В это время Петрушка успел заснуть сызнова. «Мерзавец ты этакой, негодяй тытакой! — проговорил господин Голядкин, снова его расталкивая, — встанешь ли ты,проснешься ли ты?» После получасовых усилий господин Голядкин успел, однако же,расшевелить совершенно своего служителя и вытащить его из-за перегородки. Туттолько увидел герой наш, что Петрушка был, как говорится, мертвецки пьян и едвана ногах держался.

— Бездельник ты этакой! — закричал господин Голядкин. —Разбойник ты этакой! голову ты срезал с меня! Господи, куда же это он письмо-тосбыл с рук? Ахти, создатель мой, ну, как оно… И зачем я его написал? и нужнобыло мне его написать! Расскакался, дуралей, я с амбицией! Туда же полез заамбицией! Вот тебе и амбиция, подлец ты этакой, вот и амбиция!.. Ну, ты! кудаже ты письмо-то дел, разбойник ты этакой? Кому же ты отдал его?..

— Никому я не отдавал никакого письма; и не было у меняникакого письма… вот как!

Господин Голядкин ломал руки с отчаяния.

— Слушай ты, Петр…ты послушай, ты слушай меня…

— Слушаю…

— Ты куда ходил? — отвечай…

— Куда ходил… к добрым людям ходил! что мне!

— Ах ты, господи боже мой! Куда сначала ходил? был вдепартаменте?.. Ты послушай, Петр; ты, может быть, пьян?

— Я пьян? Вот хоть сейчас с места не сойти, мак-мак-маковой— вот…

— Нет, нет, это ничего, что ты пьян… Я только так спросил;это хорошо, что ты пьян; я ничего, Петруша, я ничего… Ты, может быть, толькотак позабыл, а все помнишь. Ну-ка вспомни-ка, был ты у Вахрамеева, чиновника, —был или нет?

— И не был, и чиновника такого не бывало. Вот хоть сейчас…

— Нет, нет, Петр! Нет, Петруша, ведь я ничего. Ведь тывидишь, что я ничего… Ну, что ж такое! Ну, на дворе холодно, сыро, ну, выпилчеловек маленько, ну, и ничего… Я не сержусь. Я сам, брат, выпил сегодня… Тыпризнайся, вспомни-ка, брат: был ты у чиновника Вахрамеева?

— Ну, как теперь, вот этак пошло, так, право слово, вот былже, вот хоть сейчас…

— Ну, хорошо, Петруша, хорошо, что был. Ты видишь, я несержусь… Ну, ну, — продолжал наш герой, еще более задабривая своего служителя,трепля его по плечу и улыбаясь ему, — ну, клюкнул, мерзавец, маленько… нагривенник, что ли, клюкнул? плут ты этакой! Ну, и ничего; ну, ты видишь, что яне сержусь… я не сержусь, братец, я не сержусь…

— Нет, я не плут, как хотите-с… К добрым людям только зашел,а не плут, и плутом никогда не бывал…

— Да нет же, нет, Петруша! ты послушай, Петр: ведь я ничего,ведь я тебя не ругаю, что плутом называю. Ведь это я в утешение тебе говорю, вблагородном смысле про это говорю. Ведь это значит, Петруша, польстить иномучеловеку, как сказать ему, что он петля этакая, продувной малой, что он малойне промах и никому надуть себя не позволит. Это любит иной человек… Ну, ну,ничего! ну, скажи же ты мне, Петруша, теперь без утайки, откровенно, как другу…ну, был ты у чиновника Вахрамеева и адрес он дал тебе?

— И адрес дал, тоже и адрес дал. Хороший чиновник! И баринтвой, говорит, хороший человек, очень хороший, говорит, человек; я, дескать,скажи, говорит, — кланяйся, говорит, своему барину, благодари и скажи, что я,дескать, люблю, вот, дескать, как уважаю твоего барина! за то, что, говорит,ты, барин твой, говорит, Петруша, хороший человек, говорит, и ты, говорит, тожехороший человек, Петруша, — вот…

— Ах ты, господи боже мой! А адрес-то, адрес-то, Иуда тыэтакой? — Последние слова господин Голядкин проговорил почти шепотом.

— И адрес… и адрес дал.

— Дал? Ну, где же живет он, Голядкин, чиновник Голядкин,титулярный советник?

— А Голядкин будет тебе, говорит, в Шестилавочной улице. Воткак пойдешь, говорит, в Шестилавочную, так направо, на лестницу, в четвертыйэтаж. Вот тут тебе, говорит, и будет Голядкин…

— Мошенник ты этакой! — закричал наконец вышедший изтерпения герой наш. — Разбойник ты этакой! да это ведь я; ведь это ты про меняговоришь. А то другой есть Голядкин; я про другого говорю, мошенник ты этакой!

— Ну, как хотите! что мне! Вы как хотите — вот!..

— А письмо-то, письмо…

— Какое письмо? и не было никакого письма, и не видал яникакого письма.

— Да куда же ты дел его — шельмец ты такой?!

— Отдал его, отдал письмо. Кланяйся, говорит, благодари;хороший твой, говорит, барин. Кланяйся, говорит, твоему барину…

— Да кто же это сказал? Это Голядкин сказал?

Петрушка помолчал немного и усмехнулся во весь рот, глядяпрямо в глаза своему барину.

— Слушай, ты, разбойник ты этакой! — начал господинГолядкин, задыхаясь,теряясь от бешенства, — что ты сделал со мной! Говори тымне, что ты сделал со мной! Срезал ты меня, злодей ты такой! Голову с плеч моихснял, Иуда ты этакой!

— Ну, теперь как хотите! что мне! — сказал решительным тономПетрушка, ретируясь за перегородку.

— Пошел сюда, пошел сюда, разбойник ты этакой!..

— И не пойду я к вам теперь, совсем не пойду. Что мне! Я кдобрым людям пойду… А добрые люди живут по честности, добрые люди без фальшиживут и по двое никогда не бывают…

У господина Голядкина и руки и ноги оледенели, и духзанялся…

— Да-с, — продолжал Петрушка, — их по двое никогда небывает, бога и честных людей не обижают…

— Ты бездельник, ты пьян! Ты спи теперь, разбойник ты этакой!А вот завтра и будет тебе, — едва слышным голосом проговорил господин Голядкин.Что же касается до Петрушки, то он пробормотал еще что-то; потом слышно было,как он налег на кровать, так что кровать затрещала, протяжно зевнул, потянулсяи наконец захрапел сном невинности, как говорится. Ни жив ни мертв был господинГолядкин. Поведение Петрушки, намеки его весьма странные, хотя и отдаленные, накоторые сердиться, следственно, нечего было, тем более что пьяный человекговорил, и, наконец, весь злокачественный оборот, принимаемый делом, — все этопотрясло до основания Голядкина. «И дернуло меня его распекать среди ночи, —говорил наш герой, дрожа всем телом от какого-то болезненного ощущения. — Иподсунуло меня с пьяным человеком связаться! Какого толку ждать от пьяногочеловека! что ни слово, то врет. На что это, впрочем, он намекал, разбойник онэтакой? Господи боже мой! И зачем я все эти письма писал, я-то, душегубец;я-то, самоубийца я этакой! Нельзя помолчать! Надо было провраться! Ведь ужчего! Погибаешь, ветошке подобишься, так ведь нет же, туда же с амбицией,дескать, честь моя страждет, дескать, честь тебе свою нужно спасать! Самоубийцая этакой!»