Книга Город в когтях зверя. Детектив советской эпохи - Елена Архипова

середину с густой липкой грязью. Для него, мальчишки, только что обладавшего несметным богатством, это было настоящее горе: перед ним лежала целая груда чёрных, вымазанных грязью, потерявших свою прелесть камушков. Тогда он заплакал, пнул ногой грязные драже и пошёл домой, ругая всё на свете. Теперь его жизнь была похожа на те разноцветные драже, заляпанные грязью. Все воспоминания и все надежды сплелись в одно: когда? Смерти он боялся. Своей собственной. А чужой… Говорят, что всё страшно, когда впервые. И ему впервые было страшно. Страшно убивать. Но ещё страшнее платить за содеянное. Пусть даже не смертью, а просто разоблачением, годами лишения свободы.

Там, на судебных заседаниях (боже, сколько их было) его пытались заставить ответить на вопрос: почему? зачем убивал? Допросы, экспертизы — и там это не давало никому покоя. Если бы он мог ответить на это просто и кратко, как в математической формуле!

На вопрос, зачем он убил Веру Кудесникову, подсудимый ответил так, что зал взорвался от возмущения: «Я её любил». Да что теперь копаться в чувствах? — все они собрались в одной точке и отражают единственный документ, который он помнил почти дословно:

«Щербакова Сергея Петровича признать виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. 102 п.п. «г, е, и», ст. 117 ч. 4, ст. 415–117 ч.4, ст. 144, ч. 2 УК РСФСР, и назначить ему наказание:

по ст. 102 п.п. «г, е, и» УК РСФСР — смертную казнь — расстрел;

по ст. 117 ч. 4 УК РСФСР — исключительную меру наказания — расстрел;

по ст. 415–117 ч. 4 УК РСФСР — 15 лет лишения свободы;

по ст. 144 ч. 2 УК РСФСР — 4 года лишения свободы с конфискацией имущества.

В соответствии со ст. 40 УК РСФСР окончательно назначить Щербакову исключительную меру наказания — расстрел с конфискацией имущества и данным приговором поглотить наказание, назначенное по приговору Кемеровского областного суда от 17.06. 1986 г.

Мера пресечения — оставить под стражей.

Приговор может быть обжалован или опротестован в Верховный суд в течение 7 суток со дня его провозглашения, а осуждённым — в этот же срок со дня получения копии приговора».

Теперь он каждую минуту жил этой несбыточной надеждой: а вдруг? а вдруг произойдёт чудо, и его оставят жить, пусть даже здесь, среди этого тюремного смрада, только бы дышать, думать, пить, есть, словом, жить, пусть как зверь в клетке, только бы жить! А что там, на свободе? Некоторые отголоски новостей доносились до него на допросах, в суде, в записках, передаваемых Левиным (кстати, что-то давно они не приходили), но всё это было далёким, устаревшим и каким-то нереальным. Гораздо реальнее было то, что происходило год назад. Картины оживали в памяти, мелькали подробности (да и как им не мелькать, когда каждую в поисках истины приходилось припоминать едва ли не десятки раз).

Помнится, на одном из допросов он настолько обескуражил следователя своей откровенностью, что тот, казалось, дар речи потерял, долго молчал, потом дёрнул головой и пробурчал: «Ну и ну… Уведите». Что же это он такое сморозил? Ах, да. Следователь задал вопрос, такой обычный, который нашкодившим пацанам задают хронически: «Ну, и как ты после этого думал жить дальше? У тебя были какие-нибудь планы?». На что допрашиваемый просто и чистосердечно ответил: «Ну, конечно, планы были». И перечислил имена: Жанна, Лена, Ирина, назвав имя своей маленькой падчерицы. Следователь сначала не понял, потом, сообразив, воскликнул: «Что — убить?». «Конечно», — спокойно ответил подследственный. Не поверил, пожалуй, следователь. Приказал увести, но убийца не шутил. Рано или поздно — останься он на свободе и не останови его милиция — поплатились бы и эти. Поплатились бы? Чем, понятно. Жизнью. Но за что?

Ирину он ненавидел за то, что перед всеми приходилось притворяться, делать вид, будто у них счастливая семья. Он ненавидел её частые истерики и слёзы, он ненавидел её за то, что она заняла место той, другой, которую он… нет, не мог не то чтобы тронуть пальцем, а даже приблизиться к ней, чтобы не вспоминать… Однажды он видел её в парке с каким-то молоденьким белобрысеньким мальчишкой. Он отступил от дерева и проводил их взглядом. Выглядела она счастливой, а ведь рядом мог быть он… Нет, уже не мог, тогда он уже не был прежним, он стал убийцей. Жанна и Лена… Ну а что? Была же Вера. А насчёт падчерицы, конечно, перегнул палку: не смог бы он её тронуть. Наверное…

Во время допроса (из материалов уголовного дела)

Впрочем, что теперь об этом? Завтра — последний день, который решит и его гамлетовскую проблему: быть или не быть? Теперь уже ничего не придумаешь: второй вариант с Витькой Поповым не пролезет. И так он достаточно с этой версией всем мозги попудрил. Говорят, Витькину могилу даже вскрывали (это, кажется, называется эксгумацией трупа?). Интересно, отчего он всё-таки повесился? И нашёл же время… Да он всегда чокнутым каким-то был. У таких не заржавеет. Неужели из-за бабы? Брать с меня пример надо было. Чтобы я — да из-за бабы!? А из-за кого, собственно? Не из-за одной, правда…

Едва луч солнца коснулся тюремной решётки, как он уже был на ногах. Выглядеть надо как можно пригляднее и непринуждённее: он ничего не страшится, отбоялся своё. Теперь ему всё равно. Пришли за ним ближе к обеду. Повели по гулкому коридору (тук-тук — то ли шаги, то ли сердце), ввели в узкую, крашеную грязно-синим дверь. За столом — один в штатском, по бокам — двое в форме. Тот, в штатском, встаёт, берёт какую-то бумагу. Смысл доходит не сразу: «Приговор. Именем Российской Федеративной Социалистической Республики…».

Всё. Просьба о помиловании отклонена. Последняя надежда рухнула. Интересно, сколько ему ещё дадут пожить — день, час? Он закричал. Ему дали воды. Потом человек в штатском сказал тому, справа: «Ведите». Опять грязно-синяя дверь. Опять — коридор. Опять — тук… Выстрела он не почувствовал. Серый коридор сомкнулся, раздвинулся и превратился в бесконечный чёрный тоннель с обжигающим светом впереди. Он и поглотил убийцу.

Шестого октября 1988 года в городской газете «Ленинский шахтер» появилась заметка «Приговор приведен в исполнение». В ней сообщалось о том, что Верховный суд СССР отклонил ходатайство Щербакова о помиловании и 26 сентября 1988 года приговор был приведен в исполнение.

После этого возник один из самых последних и, пожалуй, самый абсурдный слух, будто Щербаков не был расстрелян, а отправлен на урановые рудники. Но, к счастью, это оказалось всего лишь плодом богатого и местами воспалённого воображения горожан.

ЭПИЛОГ