Книга Театральные записки - Пётр Андреевич Каратыгин

лица тоже не могли удержаться от смеха.

Словом сказать, дело вышло дрянь; полное fiasco, как говорят итальянцы. На беду тут и немец не мог ничего поделать: когда он выпустил из-за кулис своего воспитанника, так в ту же минуту побежал на другую сторону сцены, чтобы взять своего пуделя и вознаградить колбасой за его старание; но, прибежав туда, он не менее Толченова был поражен плачевным результатом. Немец бесился, Толченов свирепствовал, а на противоположной стороне Собака Обри с жадностью уплетала свою поспектакльную плату.

Толченов до того разошелся за кулисами, что чуть не опоздал выйти на сцену в последнем явлении, которое, разумеется, вызвало новый приступ смеха. Короче сказать, собачья комедия много повредила успеху мелодрамы. А всё немец виноват: колбаса всё дело испортила.

Кое-как кончили пьесу, в которой, разумеется, добродетель торжествует, а порок наказан. Лишь только опустилась завеса, как на сцене поднялся шум, крик и суматоха. Толченов и немец выходили из себя. Главное, чего они хотели добиться: откуда взялась другая колбаса? Кто ее подбросил голодному псу? Стали расспрашивать, искать закулисного злодея, но всё напрасно. Преступление осталось покрыто мраком неизвестности! За неимением виноватого Толченов накинулся на правого – на бедного немца: зачем-де он перебежал на другую сторону и этим дал возможность злонамеренности – подбросить другую колбасу.

В повторении этой пьесы, разумеется, уже не могла повториться эта злодейская штука, и колбаса вполне достигла своей цели. Немец был настороже, собака делала свое дело на славу, и мелодрама дала несколько полных сборов. Но курьезная история с собакой еще не окончилась. Толченов, как я уже говорил выше, взял собаку к себе на квартиру; он иногда с нею прогуливался, а в свободное время вместе с нею проходил на дому эффектную свою сцену.

Но вот в одно роковое утро, когда вечером того дня должна была идти эта собачья мелодрама, собака пропадает! Весь дом пошел вверх дном. На дворе шум, крик, беготня. (Мы жили тогда с ним в одном доме.) Это было в начале сентября; все повысовывались из окошек.

– Что случилось? Уж не пожар ли? – спрашивают друг друга.

Наконец появился на дворе и Толченов, растрепанный, в беспорядке и впопыхах. Дело объяснилось: пропала Собака Обри! И надо же быть такому несчастью: пропала именно тогда, когда она стоит на афишке! Случись подобная катастрофа с актером, его бы роль выучил другой и дело бы пошло своим порядком, а как найдешь другого ученого пуделя? Просто придется отменить спектакль.

Можете себе представить, что чувствовал в эти ужасную минуту бедный Толченов! Собака чужая, он взял ее на свое попечение, он должен за нее отвечать, заплатить, и какую еще сумму потребует с него собачий антрепренер! Как угорелый, бросается актер за ворота, бежит по улице, озирается во все стороны, расспрашивает встречного и поперечного – всё напрасно! Чуть где услышит собачий лай на дворе – заглянет туда. Нет, нигде нет, пропал и со шкурой четвероногий артист!

Наконец Толченов увидел будку, у дверей которой спокойно дремал будочник, опершись на свою классическую алебарду. Толченов подбежал к нему, неистово толкнул; будочник спросонья разинул рот от страха и пододвинул к плечу свою алебарду.

– Не видал ли белого пуделя? – говорит ему Павел Иванович. – Не пробегал ли он здесь?

Будочник хотя и оторопел, но весьма логично отвечал ему:

– Мало ли тут собак бегает; всех не разглядишь.

– Да! много ты увидишь во сне, черт тебя возьми! К чему вас здесь ставят, дураков; вы ни за чем не смотрите, дрыхнете на часах – я вот на тебя пожалуюсь квартальному!

И, облаяв бедного будочника ни за что ни про что, побежал далее.

Будочник, со своей стороны, разумеется, отсыпал ему вдогонку горсть порядочной руготни и, может быть, подумал: «Делать-то вам, господам, нечего, так вы вот только по улицам собак гоняете».

Наконец, после долгих исканий и беготни, Толченов решился отправиться к немцу, чтоб сообщить ему об этом ужасном происшествии. И какова же была его радость: беглянка первая его встретила в дверях. По всем вероятиям, собаке наконец надоело проходить с Толченовым каждый день свою роль и она удрала к своему хозяину.

Теперь, для полной характеристики моего героя, я нелишним считаю сказать о нем еще несколько слов.

Павел Иванович Толченов был из купеческого звания. Начал он свою актерскую службу в московском театре, но во время нашествия французов, в 1812 году переселился в Петербург. Он был человек добрый, хотя и занимал всю жизнь амплуа злодеев, тиранов и интриганов, а потому, по привычке, постоянно хмурил брови и смотрел зверем, как будто каждого хотел пугнуть своим грозным взглядом. Характера он был вспыльчивого и раздражительного, с достаточной дозою самолюбия, что и служило иногда поводом его молодым товарищам дразнить его и подчас школьничать с ним: подобных проделок, какую с ним сыграл Брянский, можно бы еще много привести, но я отложу это до другого раза. Толченов имел одно важное достоинство: он был, как говорят в школах, твердач. Всегда отчетливо выучивал свои роли и отчеканивал с буквальною точностью каждое слово.

Горячился на сцене Павел Иванович вообще довольно холодно, не увлекался и любил рисоваться. Особенно это ему было сподручно, когда он разыгрывал классические трагедии из греческой или римской истории: тут его ходульная игра была во всей своей забавной красоте, хотя в его лице ни греческого, ни римского не было положительно ни одной черты.

Он был очень богомолен: не только во все праздники, но чуть ли не каждое воскресенье певал в домовой церкви Театрального училища на клиросе; знал все гласы, тропари, ирмосы, кондаки и проч. твердо, не хуже иного соборного дьячка.

Любил Толченов иногда в какой-нибудь двунадесятый праздник, когда много народу в церкви, щегольнуть своим зычным голосом. Возьмется читать Апостол, кончит и самодовольно, с торжествующим лицом, отправляется на клирос, поглядывая на всех, как будто хочет сказать: «Да, пусть-ка так дьячок прочтет!»

Еще у него была странная слабость: он не пропускал почти ни одного пожара. Не только в том околотке, где проживал, но готов был скакать на извозчике и в отдаленную часть города. Помню, как-то случился пожар в банях Таля, у Красного моста. На другой день на репетиции я подошел к Толченову и спросил его:

– Что, Павел Иванович, были вы вчера на пожаре?

– Был, – отвечал он с недовольным лицом, – да что это за пожар? Не успел я приехать, как уж всё потушили.

– Ну, что ж, и слава Богу, – заметил я.

Но Павел Иванович, полушутя, возразил мне на это:

– Велика