Книга Цыганский барон - Дженнифер Блейк

Мара распределяла задания и регулярно проверяла работу каждой команды, обходя все помещения, где велась уборка. Однако основная часть ее времени была отдана шитью. Она заручилась помощью одной из поломоек, девушки по имени Лила, которая призналась, что раньше была швеей. Вдвоем они разработали отдававшие средневековьем фасоны четырех платьев. Платье гранатово-красного цвета имело квадратный вырез, заостренный книзу лиф и широкие рукава, присборенные в трех местах: у запястья, чуть выше локтя и на плече. Вырез и сборки на рукавах были отделаны плетеной шелковой тесьмой. Темно-синее платье, такое же по фасону, имело разрезные рукава со вставками из обрезков гранатово-красной ткани и было украшено прошвой из той же ткани чуть выше подола. Серое и зеленое платья были скроены примерно так же. Благодаря простоте кроя работа шла быстро, но все же Маре и Лиле приходилось засиживаться за шитьем допоздна. В дополнение к платьям Мара выкроила из батиста четыре пары белья — сорочек и панталончиков, а из муслина — ночную рубашку со стоячим кружевным воротничком.

Наконец в доме воцарилась чистота, обеды стали более плотными и вкусными, а главное, разнообразными. Платья были сшиты, отглажены и повешены в шкаф. Можно было начинать обольщение.

Мужчина, окруженный комфортом, более расположен к восприятию женских чар, — на это и рассчитывала Мара. Кажется, что-то в этом роде говорила ей бабушка Элен, хотя она не была твердо уверена. Как бы то ни было, разумно было предположить, что Родерик будет чувствовать себя лучше и спокойнее в созданной ею атмосфере чистоты, что он отнесется к ней более благожелательно после вкусного и сытного обеда.

Кроме того, она надеялась, что яркий цвет ее новых платьев, плотно облегающий фигуру лиф и глубокий вырез каре, открывающий верхнюю часть груди, помогут ей осуществить задуманное. На хозяйственные деньги она позволила себе купить маленький флакончик духов «Герлен», заказала себе на вечер глубокую горячую ванну и объяснила Лиле, как уложить волосы.

В душе она ужасалась своим мыслям — таким циничным и расчетливым. Собственное поведение напоминало ей уловки «ночных бабочек», которыми кишел Париж. Но что еще ей оставалось делать? На карту было поставлено здоровье и благополучие ее бабушки.

Мара сколько угодно могла уверять себя, что два прошедших дня не были потрачены впустую, что они помогли ей подготовиться к осуществлению своего плана. С таким же успехом можно было утверждать, что они пропали зря, что она опять попыталась оттянуть неизбежное. Ей было страшно. Ей хотелось бежать куда глаза глядят и никогда не возвращаться. Она бы все на свете отдала за возможность пойти к принцу и сказать: «Меня зовут Мара, Мари Анжелина Рашель Делакруа. Я глубоко сожалею об обмане, который привел меня сюда, и прошу вас простить меня, но я хочу вернуться домой».

Что сказал бы в ответ Родерик? Рассердился бы? Взглянул бы на нее с отвращением? С презрением? Может, он был бы только рад избавиться от нее? Или огорчился бы? Это не имело никакого значения, но ей все-таки очень хотелось бы знать.

Ранние зимние сумерки сгустились слишком быстро. Мара нанесла последний визит в кухню, чтобы проверить, как идут приготовления к особому ужину, придуманному ею вместе с мадам поварихой. Кожица жареных цыплят зарумянилась до золотисто-коричневой корочки; телятина в винном соусе тушилась на медленном огне; омары под майонезом испускали аппетитный аромат. Пирожные с заварным кремом уже были разложены по хрустальным вазочкам, а карамельная помадка тихо булькала на задней конфорке огромной плиты, занимавшей в кухне почетное место. Мадам повариха, одетая в серое платье с белоснежным накрахмаленным фартуком и высоким белым колпаком на голове, с гордостью продемонстрировала приготовленные блюда. Мара рассыпалась в похвалах, но ее желудок был стянут таким тугим узлом, что все эти яства с тем же успехом могли быть приготовлены из глины. У нее не было ни малейшего аппетита.

Наконец все было готово. Она приняла ванну, причесалась, надела новое белье и гранатово-красное платье. Лила выложила на постель ее новую ночную рубашку. Воздух благоухал цветами. Мара надушила шею, грудь, сгибы локтей и запястья. Она бросила последний взгляд в зеркало. Платье прекрасно сидело и отбрасывало отсвет румянца на ее щеки. И все-таки она была бледна. Так бледна, что это бросалось в глаза.

— Мадемуазель очень красива.

— Спасибо, Лила. Ты прекрасно шьешь. Ты мне очень помогла.

Мара отвернулась от зеркала и остановилась в нерешительности посреди комнаты Она огляделась вокруг, посмотрела на кровать с нежно-розовым шелковым пологом, на гардероб с резным декоративным верхом и витыми столбиками, на белый мраморный камин, на гобелены и обюсонский ковер с цветочным орнаментом под ногами. Она смотрела на предметы обстановки, словно никогда их раньше не видела. Она и на себя смотрела как на незнакомку. Может быть, у нее действительно произошла потеря памяти? Ей казалось, что Мари Анжелина, девушка, которая флиртовала с Деннисом Малхолландом, а потом оплакивала его смерть, была другим человеком.

— Что-то не так, мадемуазель?

Мара вздрогнула. Она только теперь заметила, что стоит, до боли стиснув руки: костяшки пальцев у нее побелели. Она заставила себя разжать руки и даже попыталась улыбнуться.

— Нет-нет, ничего. Что может быть не так?

Она была встречена приветственными возгласами гвардейцев, они засыпали ее комплиментами, проводили в столовую, причем близнецы — Жак и Жорж — подхватили ее под руки с двух сторон, Этторе шел впереди, а Михал и Лука сзади. Родерик, решив пренебречь протоколом, замыкал шествие вместе с Труди.

Ужин удался на славу. Еда была безупречна, вина, подобранные к каждому блюду, — великолепны. Выпили за здоровье поварихи, выпили за Мару, потом отдельно — за подвиги, совершенные ею на ниве домашнего хозяйства, за ее блестящие способности, за ее красоту. Выпили даже за человека, который вытолкнул ее из кареты и тем самым привел к ним; за Францию, где они ее нашли, за правителя страны Луи Филиппа, а для полной беспристрастности — за Рутению и ее славного короля Рольфа. Мара ела мало, но ей приходилось пить всякий раз, как гвардия провозглашала тост за кого-нибудь или за что-нибудь. Постепенно тугой узел у нее внутри начал ослабевать.

В этот вечер они не ждали гостей. Когда десерт был съеден до последней крошки, сотрапезники перешли в малый салон в крыле короля Рольфа, чтобы выпить кофе, предпочтя его парадной гостиной. Хотя этот салон и считался малым, он тем не менее вмещал два камина в двух противоположных концах и три отдельные группы кресел и кушеток Телохранители рассыпались по комнате, некоторые решили поиграть в кости, другие устроились вокруг шахматной доски. Родерик подсел к роялю и начал играть. Мара, после минутного колебания, прошла к камину в дальнем конце комнаты и села Она до сих пор еще ни разу не оставалась вместе с гвардией после ужина и, несмотря на присутствие Труди, поглощенной игрой в кости, чувствовала себя неловко в чисто мужской компании.

Поднос с кофейным сервизом и вазой, наполненной фруктами, был поставлен перед Марой. Когда она налила кофе для Родерика, Лука отнес чашку к роялю, где принц продолжал наигрывать что-то из Моцарта. Остальные подходили сами и брали себе чашки, задерживаясь возле Мары, чтобы обменяться дружескими шутками и даже тычками.