Книга Карл Юнг. В поисках себя - Фредерик Ленуар

мистики, защитники апофатической теории: Мейстер Экхарт, Якоб Бёме, Анри Сузо или Жан Таулер, которые постоянно повторяют, что о «Боге» мы ничего не можем сказать: мы можем лишь чувствовать его в душе. Именно поэтому на вопрос, верил ли он в Бога, Юнг ответил: «Я не верю, я знаю». Этот ответ приведет ко множеству недоразумений, и Юнга будут ошибочно обвинять в том, что он утверждает, будто обладает метафизическим знанием Бога. Но он говорит совершенно о другом: он не знает, что такое Бог, но знает – мы можем пережить то, что обычно называем «Богом», через его архетип, присутствующий в человеческой психике. Английскому ученому, спросившему, как Юнг может утверждать, что не «верит», а «знает» о Боге, он ответил: «Я не говорил, отметьте это: “Бог существует”. Я сказал: “Мне не обязательно верить в Бога, я знаю”. Это не значит: я знаю некоего Бога (Зевса, Яхве, Аллаха, Триединого Бога и т. д.). Скорее: я знаю, что явно сталкиваюсь с неизвестным фактором, который и называю “Богом”» [4].

Когда Юнг применяет к Богу понятие «архетип», он ничего не говорит о божественной природе. Он просто признает, что существует образ Бога, вписанный в наше коллективное бессознательное, который мы можем познать с помощью опыта. Но этот опыт остается субъективным и недоступным для описания. «Я всегда готов исповедовать свой внутренний опыт, но никогда – свою метафизическую интерпретацию, потому что в таком случае я бы претендовал имплицитно на всеобщее признание. Я обязан, напротив, признать, что не могу интерпретировать внутренний опыт в метафизической реальности, так как эта реальность обладает трансцендентной природой и превосходит мои человеческие возможности. Я, конечно, могу верить во что угодно, но это мое когнитивное предубеждение, которое я не могу навязывать остальным и которое я не могу никак доказать в рамках универсальной значимости. ‹…› Все, что утверждают люди насчет Бога, просто болтовня, потому что никто не может познать Бога. Знать что-либо – значит видеть это таким же образом, как и все остальные, и утверждать, что это знание является единственно возможным, – для меня это не имеет никакого смысла. Людей, утверждающих подобное, мы можем увидеть в скорбном доме» [5].

Другое недопонимание, с которым столкнулся Юнг: теологи обвиняли его, напротив, в «психологизации» Бога или, другими словами, в том, что он видит Бога только в восприятии нашей психики, что приводит к отрицанию его существования. Юнг очень прямо высказывается на этот счет: утверждение, что Бога можно познать лишь через опыт человеческой души, не значит, что он и существует лишь в человеческой психике. Как человек, имеющий опыт нуминозного, не может утверждать о его объективности, так и психолог может только признать существование отпечатка Бога в психике человека, не высказываясь об объективном существовании или отсутствии Бога. Ему необходимо остаться агностиком, и он никогда не сможет утверждать, что это имаго доказывает объективное существование Бога. Оно может существовать потому, что человек верит в Бога или божественные силы тысячелетиями: это и оставляет отпечаток на психике.

Пантеистическая концепция

Несмотря на то что Юнг всегда молчал о своих личных метафизических убеждениях, между строк мы можем прочесть, что пантеистическая концепция, в которой имманентное божественное пронизывает все существование – и космос, и мир, и человеческую психику, – его очень привлекала. Страсть к гнозису и алхимии (которые заключают в себе пантеистический, холистический подход к божественному присутствию во всем), сходство с христианским апофатическим мистицизмом (который утверждает существование невыразимого Божества, его присутствие везде, за пределами фигуры христианского очеловеченного Бога), любовь к природе наконец обретает смысл.

Самая близкая ученица Юнга, Мария-Луиза фон Франц, не зря написала следующее:

«Он был абсолютно убежден в существовании могущественного, загадочного, непознаваемого и скрытого Бога, который говорит с каждым из глубины его души и раскрывает себя в тех формах и манерах, которые тот выбирает. Этот Бог не просто скрыт, он обитает в недрах земли, покрытой травой, в природе. Природа представляет для Юнга “мир Бога”, близкого родственника гётевского “Бога-природы”, – это сокрушительная тайна, окружающая нас, полная событий и фигур, в которых сочетаются красота и страх. Юнг любил животных не только в детстве, но и на протяжении всей своей жизни, и он не мог налюбоваться красотой наших озер, наших лесов, наших гор. Природа представляла для него наивысшую ценность, и все его произведения приправлены яркими описаниями» [6].

3

Христианство и проблема зла

Хотя Юнг был наделен «мистической» натурой, которая проложила ему путь к сверхъестественному, его отношение к христианской вере всегда оставалось сложным. Мы помним, что после первого причастия у него возникло ужасное ощущение: «Церковь была местом, куда я не должен был возвращаться. Там для меня никакой жизни нет. Там была смерть». Поэтому Юнг держал почтенную дистанцию с христианской религией десятилетиями. Наконец открытие коллективного бессознательного и вывод, который он делает насчет присутствующих в психике символов, унаследованных от нашей культуры, приведут его к переосмыслению христианства в сторону исторического факта и главного «мифа». На протяжении всей жизни это не мешало ему чувствовать настоящий дискомфорт насчет некоторых символов и знаков христианства. Приведу один пример: Юнг давно мечтал съездить в Рим, и что-то мешало ему каждый раз, как только он собирался совершить это путешествие. В 1949 году, в возрасте 74 лет, он предпринимает последнюю попытку… и падает в обморок, покупая билет на поезд! Очень вероятно, что на его отношение к христианству сильно повлияли впечатления и болезненные воспоминания из детства. Более того, я уверен, что желание (и сознательное, и бессознательное) возродить погибающий христианский миф или найти ему надежную духовную альтернативу вдохновляло его на все личные и профессиональные поиски.

Его постепенный поиск индивидуации, настоящий психодуховный проект осуществления своего человеческого призвания, оказался ответом на обман, которым обернулось его христианское обучение. Красноречивым свидетельством этому являются «Семь проповедей мертвым» (Septem Sermones ad Mortuos), написанные за три ночи в состоянии транса. Их Юнг считает «прелюдией к тому, что я передал миру о бессознательном», своей первой догадкой об индивидуации. Проповеди адресованы семи умершим, которые возвращаются из Иерусалима, не найдя там ответов на свои вопросы. На самом деле Юнг собирается ответить тем, кого больше не вдохновляют традиционные религии и христианство в первую очередь: «Я обращаюсь вовсе не к блаженным обладателям веры, а ко всем тем многочисленным искателям, для которых свет угас, тайна исчезла, а Бог умер» [1].

Христианская идентичность

Я уже упоминал о встрече Юнга с Востоком и о том, как он настаивал на необходимости оставаться близким к корням своей культуры. Он был убежден, что невозможно сменить религию, потому что она является фундаментальным измерением нашей идентичности, как сознательной, так и бессознательной. Социально и культурно Юнг определяет себя как христианина: он знал о христианстве все, что нужно было знать, – и плохое, и хорошее. Он также полностью принимает этический посыл Евангелия о любви к ближнему. Собеседнику, который задается вопросом, почему он не отрекся от протестантизма (эту ветвь Юнг критиковал в особенности) в пользу католичества, он отвечает: «Потому что я христианин на практике и потому что любовь и справедливость по отношению к своему брату для меня важнее, чем догматические рассуждения, о которых никто не может сказать в итоге, верны они или нет» [2].

Юнг показывает, что протестантизм и католицизм предлагают два взаимодополняющих образа и что каждая из двух религий имеет как достоинства, так и недостатки. В протестантизме он выделяет возможность поместить верующего прямо перед опытом общения с Богом: это позволяет развить более острое чувство справедливости и ответственности, чем у католиков. Предоставленный сам себе, верующий протестант обязан развить умение критиковать самого себя, и Юнг подчеркивает важность этого: «Самокритика, так же как самоанализ и понимание различий, необходима для любой попытки понять собственную психологию» [3]. Он также подчеркивает, что релятивизм, присущий духу Реформации, несет больше вариаций и гибкости в интерпретации догмы, чем непримиримый католицизм. Но при этом он упрекает протестантизм в сухости и чрезмерной рациональности, которые таким образом отвергают чувствительный и символический характер христианства. Чувственный, бессознательный образ религии исчез, уступив дорогу рациональной