Книга Жизня. Рассказы о минувших летах - Константин Иванович Комаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если бы нам хоть чуток подсобили, мы бы тогда город взяли.
— Да брось ты, отец! Немец был еще в полной силе, и вами просто затыкали дыры во фронте и бросали в бой не сомкнутым кулаком, а растопыренными пальцами.
Справедливости ради стоит сказать, что город Серафимович тогда был отвоеван со значительным плацдармом, сыгравшим важную роль в наступательных боях на Дону зимой 1942-1943 гг.
В 1943 г. я работал прицепщиком на обычных плугах при тракторе СТЗ-НАТИ. В прицеп входило два плуга, 4-х и 3-х лемешные. При пахоте по чистому жнивью можно было сидеть рядом с трактористом и веревкой дергать рычаги для подъема или опускания лемехов в конце и начале загона. Чаще приходилось пахать по рассеянной комбайном неубранной соломе. Солома постоянно забивалась между плужными корпусами. Приходилось, угнездившись сверху на плужной раме, успевать проталкивать колом соломенные заторы. На одном бы плуге ничего, а их было два. Приходилось то и дело перебегать с одного на другой и обратно. Потом как-то меня перевели в учетчики. Нужно было с саженью обойти четыре трактора и замерить в гектарах их работу за день. Ну, это легко, геометрию я знал. Между делом приходилось отвозить зерно от комбайнов. Это сейчас к комбайну подъезжает машина и в нее из бункера пересыпается зерно. Тогда сбоку комбайна был устроен полок, на нем стояла девка, наполняла мешки, завязывала и составляла их на полок. Подъезжала подвода, мешки перегружались на телегу и отвозились на зерновой двор. Я наловчился без чрезмерного усилия брать мешок на живот и относить на телегу. Ночью мы ватагой направлялись на бахчу. Там на целине созревали великолепные арбузы, и мы объедались ими.
Делу время, но надо было и учебу продолжать. Начало учебного года было отложено до октября — уборка. А учиться надо было устраиваться в Архаре, за 70 км от дома. Только там была 10-летка, даже две: поселковая и железнодорожная. Никакого интерната там не было. Для моего устройства нужно было подыскать частную квартиру, угол. Первой моей хозяйкой была молодая женщина с сыном, учеником 2-го класса. Проводив призванного в армию мужа, бывшего районным начфином, она успела «залететь», как я понял из нескромных разговоров с заходившими к ней подругами. Я ютился на полу у порога, но не унывал. Мать вскоре заметила мое незавидное положение и приняла энергичные меры по поиску более подходящего места. Место нашлось неподалеку. Хозяин из чугуевских хохлов по фамилии Заяц работал кузнецом на электростанции и был несколько мрачноватым, но вполне добродушным человеком. Хозяйка же, Зайчиха, была женщиной добрейшей души, и я вскоре был принят почти как дома. У них был сын года на четыре моложе меня, и у нас установились дружеские отношения. Кормился я довольно, вместе с хозяевами из одного котла, а продукты на мой счет доставлялись из деревни в договорном количестве. Мать назначили председателем сельсовета, и в качестве советского служащего ей полагалась хлебная карточка, и я отоваривал эту карточку в Архаре, выстаивая в очередях.
Учиться в 8 классе меня определили в железнодорожную школу. Она помещалась в новом, специально построенном двухэтажном здании и отличалась от поселковой также лучшим подбором учителей. Как раз в этом же году сюда были присланы три молодые учительницы. Отлично образованные, они явно внесли свежую струю в жизнь школы. К сожалению, по имени помню только учительницу истории Валентину Ивановну Трунову. Она много способствовала моему увлечению историей. По ее заданию я готовил доклады по некоторым темам. Хорошо помню, что для одного из докладов в районной библиотеке оказались и Тарле «Наполеон», и Клаузевиц «1812 год», которые я попытался освоить в меру своих способностей. Очень хорошо преподавала свой предмет учительница английского языка. И я много обязан ей тем, что и через 20 лет, будучи студентом МГУ, что-то еще мог лепетать по-английски. Но, пожалуй, самой яркой была преподавательница русского языка и литературы, прибывшая из Ленинграда. Живая и непосредственная в обращении, она втягивала нас в различные театральные действа и постановки. К сожалению, на следующий год ее забрали от нас в Хабаровск, в краевое управление по образованию.
Математику преподавали директор школы и его жена в логически строгом и, можно сказать, прозрачном стиле. Прежде такой ясности в усвоении предмета я не ощущал, но тут у меня возникло некоторое взаимонепонимание с преподавательницей. Она непременно требовала отвечать правила строго по учебнику, слово в слово. Для меня это было бы совсем не трудно, но я считал это зубрежкой и упрямо всегда излагал правила своими словами и неизменно получал заниженную оценку. А тут еще таблицы логарифмов пошли. Табельными для школы были четырехзначные таблицы Брадиса. У меня же откуда-то взялся томик с пятизначными таблицами (не помню автора). Мне казалось — какая разница? Но она требовала: Брадис, и никаких гвоздей! А я упрямо продолжал пользоваться пятизначными и тоже ценой снижения балла. Помню, на заключительной контрольной по математике по окончании 9-го класса отводилось три часа. Менее чем за час я решил оба варианта задач, написал полные решения (листы бумаги для черновиков тогда не нумеровались), пустил их по рядам — этого все от меня ждали, и оформил в нормальном виде свою работу. Увидела:
— Ну. Комаров наверно уже решил.
— Да.
— Можешь идти.
Все остальные пыхтели до конца. Но «отлично» за год все равно мне не поставила, и я впервые после 5-го класса не получил похвальную грамоту. Таковую получила одна старательная девочка, хотя я и теперь знаю, что в этом деле «супротив меня она была все равно, что плотник супротив столяра».
В занятиях по литературе кроме школьного курса я
