Книга Особые отношения - Дуглас Кеннеди

— Как ты себя чувствуешь?

— Кожа зудит поменьше. И я даже передать не могу, как рада, что выбралась из той богом забытой палаты.

Пауза. Тони не смотрел на меня.

— На какой срок Маргарет оплатила палату?

— На три недели.

— Хорошо, я буду оплачивать ее дальше, сколько потребуется.

— Отлично, — сказала я спокойно, преодолев искушение сказать: «Лишь бы ты был доволен, Тони». Вместо этого я показала на пакет из универсама «Маркс и Спенсер», который он не выпускал из рук, и спросила: — Неужели, прибыл ужин?

Тони пробыл у меня целый час — наблюдая, как я поедаю принесенные им сэндвичи и салат. Рассказал, что звонил в «Пост», разговаривал с Э. Д. Гамильтоном и сообщил ему, что я внезапно попала в больницу.

— Уверена, он был безутешен, — отозвалась я.

— Да уж, безумного участия я в его голосе не уловил.

— Ты что-нибудь сказал ему о том, что я вышла из строя на несколько недель?

— Я не такой тупой.

— Мне бы хотелось самой сообщить об этом главному.

— Подожди пару деньков, отлежись, приди немного в себя. А то сейчас ты совсем никакая.

— Да, ты прав. И больше всего мне сейчас хочется отключиться на три недели, отоспаться, а потом проснуться и обнаружить, что я уже не беременна.

— Все будет хорошо, — утешил Тони.

— Конечно… когда перестану выглядеть так, будто меня избил муж.

— Никто все равно не поверит, что тебя избил муж.

— Почему это?

— Потому что ты крупнее меня.

Я невольно рассмеялась. Тони — я снова отметила это — всегда удавалось меня рассмешить, если только наш разговор начинал переходить в спор или если ему казалось, что я чем-то слишком обеспокоена У меня была уйма причин для беспокойства, но я слишком устала, чтобы все это обсуждать: свое физическое состояние, страх, что я потеряю ребенка, мысли о том, как отреагируют в «Пост» на известие о моем неопределенно долгом больничном, не говоря уже о таких будничных домашних вещах, как неоконченный ремонт. Усталость накрыла меня, как волной, и я сказала Тони, что буду спать. В ответ он с прохладцей поцеловал меня в голову и пообещал заскочить завтра утром до работы.

— Захвати побольше книжек, — попросила я. — Я ведь здесь на три недели, а это долго.

Потом я выключилась на целых десять часов и проснулась, когда забрезжил рассвет, одновременно обрадовавшись к удивившись тому, что спала так долго. Я встала и отправилась в туалет, расположенный здесь же, при палате. Рассмотрела в зеркале свою искалеченную физиономию. И ощутила что-то весьма близкое к отчаянию. Я пописала, и зуд снова начался. Я вернулась в постель и позвонила сестре. Она задрала мне рубашку и намазала живот каламиновой мазью. Я выпила две таблетки пиритона и спросила сестру, не может ли она принести мне чашку чаю с парой тостов.

— Нет проблем. — И она вышла.

В ожидании завтрака я смотрела в окно. Дождя нет, но темнота непроглядная — а чего вы хотели в 6:03 утра? Я вдруг поймала себя на мысли о том, до чего, в сущности, от нас ничего не зависит в этой жизни, старайся не старайся. Можно обманывать себя, считая, что мы — хозяева своей судьбы… и вдруг случай забрасывает нас в такие места или такие обстоятельства, в которых мы и не помышляли оказаться.

Как, например, эта больница.

Тони появился у меня в девять, с утренними газетами, тремя книгами и моим ноутбуком. Мы побыли вместе всего двадцать минут, потому что он торопился в редакцию. Несмотря на спешку, он был мил и, что меня порадовало, даже не заикнулся о вчерашних разногласиях по поводу палаты. Тони сидел на краю кровати и держал меня за руку. Он засыпал меня вопросами о моем самочувствии и настроении. Он явно был рад меня видеть. А когда я попросила его быть построже с рабочими (я даже думать боялась о том, что вернусь в разруху и разгром с младенцем на руках), он уверил меня, что за всем проследит и не позволит им расслабляться.

После его ухода я ощутила легкий укол ревности. Он отправился в большой мир, а я вынуждена валяться здесь. Постельный режим и полный покой. Никакой физической активности. Никаких волнений, чтобы давление не подскочило до верхних слоев стратосферы. Впервые в моей взрослой жизни я оказалась на казарменном положении. И мне уже было безумно тоскливо, словно я была в тюрьме.

И все же кое-чем я теперь могла заняться. Тем же утром я написала и отправила по электронной почте письмо своему боссу, Томасу Ричардсону, главному редактору «Пост». В нем я объясняла, что со мной стряслось и почему я, возможно, выбываю из строя до рождения ребенка. Я уверяла его, что все это произошло не по моей воле, что я ничего не могу поделать, но что сразу же по окончании родового отпуска готова выйти на работу. Я пожаловалась, как сложно быть заточенной в стенах больничной палаты, ведь за свою профессиональную жизнь я так привыкла гоняться за сюжетами.

Перечитав письмо нисколько раз, я убедилась, что оно написано в верной тональности и что в нем ясно выражена мысль о моей готовности незамедлительно вернуться к работе. К этому я добавила номер телефона в палате, на случай если шеф захочет со мной связаться. Потом я черкнула короткое письмецо Сэнди, в котором поведала, что в плавное течение моей беременности только что вмешался закон подлости, и описала все, что произошло за последние сорок восемь часов. Ей я тоже дала номер телефона в Мэттингли. «Телефонные звонки принимаются с благодарностью, — писала я, — тем более что меня приговорили к трем неделям постельного режима».

Я отправила сообщение. Через три часа телефон зазвонил, и я обнаружила на другом конце линии свою сестру.

— Господи боже, — заявила Сэнди. — Умеешь же ты осложнить себе жизнь.

— Можешь мне поверить, я это не нарочно устроила.

— Похоже, ты даже утратила свое знаменитое чувство юмора.

— Сама удивляюсь.

— Но вообще-то, ты с этими делами не шути. Преэклампсия — это очень серьезно.

— У меня только риск преэклампсии.

— И все-таки это довольно опасно. Так что раз в жизни выйди из роли девчонки-боевика и слушайся доктора. А как Тони, переживает?

— Держится неплохо.

— Что-то я не слышу уверенности в твоем голосе. Я права?

— Сама не знаю. Вообще-то, он очень занят.

— В каком смысле?..

— Да так, забудь. Кажется, я сейчас просто слишком чувствительна к любым мелочам.

В тот же день мне позвонила секретарша Томаса Ричардсона Она объяснила, что босс на несколько дней выехал по делам в Нью-Йорк. Но она прочитала ему мое письмо, и он просил передать, что его беспокоит мое здоровье и что я не должна ни о чем волноваться и думать о работе, пока мне не станет лучше. Я спросила, смогу ли поговорить с мистером Ричардсоном после его возвращения. После короткой паузы она ответила; «Я уверена, что он с вами свяжется».