Книга Рим и эллинизм. Войны, дипломатия, экономика, культура - Александр Павлович Беликов

побед Персея, но, несомненно, они стали позором для Рима. В 168 г. до н. э. для окончания войны, подрывающей престиж державы, был послан один из лучших полководцев Республики – Эмилий Павел. Жёсткими мерами восстановив дисциплину в разложившейся армии, он двинулся на Персея. Перед решающим сражением царь отказался воспользоваться помощью 20 тысяч наёмных бастарнов, не сойдясь с ними в цене. Скупость Персея, проявленная в столь критический момент, имела роковые последствия для Македонии. В битве при Пидне македоняне потерпели сокрушительное поражение. Царь, упав духом и утратив самообладание, бежал с поля боя в самом начале сражения (Polyb. XXIX.17). Конец войны означал конец македонского государства.

Сенат добился поставленной цели. Была устранена последняя реальная сила, которая могла стать центром притяжения всех антиримских элементов на Востоке, более ничто не могло помешать установлению римской гегемонии в рамках всего Средиземноморья. Важность свершившегося прекрасно понимали и современники. Неслучайно Полибий считал падение Македонии тем рубежом, после которого мир попал под власть Рима (Polyb. I. 1.5, 10; III. 4. 2–3).

Вернёмся к проблеме вины сторон. Первая версия: вина за развязывание войны лежит на Персее. Версия совершенно необоснованная и опровергается данными источников. Запущенная анналистами, она должна была подкрепить главный тезис официальной римской пропаганды: Рим не ведёт иных войн, кроме справедливых. Версия вторая: в войне виноваты римляне, но Персей своими непродуманными действиями позволил им найти повод к ней. Отметим, что при желании, а у римлян оно присутствовало, найти повод к войне можно всегда. Ни один конкретный поступок царя не давал законных оснований к войне против него. Но его действия – в совокупности – делали Македонию сильнее. Если смотреть на события глазами римлян, то именно в этом и заключалась его главная вина перед ними. Македония в любом случае была обречена, единственное, в чём здесь можно упрекнуть царя, – он всего лишь несколько ускорил развязку, активно укрепляя своё царство. Но мы не должны судить с римских позиций, поэтому не можем поставить в вину царю то, что он был хорошим правителем. Версия третья: ответственность за войну лежит на римлянах. Думается, что она и является единственно возможной. Следует добавить, что при разумной внутренней политике Персей в решительный момент полностью провалился во внешней. Он не понял главного принципа: в критических ситуациях внешняя политика не терпит полумер и бездействия. Сама неспособность царя понять это, страх, парализовавший его, лучше всего доказывают: он никогда не предполагал вести наступательную войну против Рима, морально был не готов к ней.

После разгрома Македонии сенат произвёл на Балканах переустройство, отвечающее интересам Рима. Ахейская война поставила точку в покорении Греции. Вплоть до Митридатовых войн Балканы не играли никакой роли в римской политике.

Восточная политика Рима взяла паузу, т. к. поставленные задачи были решены. Селевкиды выпали из большой политики, зависимые Лагиды самостоятельной внешней политики не имели, в Малой Азии сенат осуществлял «вялый арбитраж». Главной причиной успехов Митридата стало именно недостаточное внимание сената к Малой Азии и вовлечённость римлян в свои внутренние проблемы, иначе он просто не смог бы подняться и его задавили бы сразу же. Митридатовы войны изучены достаточно хорошо, после работ Сапрыкина и Молева добавить что-то новое сложно, поэтому мы ограничимся лишь некоторыми наиболее спорными вопросами (см. 5-ю главу). Войны с Митридатом укрепили римское господство в Малой Азии, дали новые провинции на этом полуострове и позволили Риму серьёзно продвинуться на Восток и привели к контактам с Арменией и Парфией.

Дальнейшее развитие восточной политики Рима связано с тремя именами: Помпей, Цезарь, Антоний. Победа Октавиана в 30 г. до н. э. чрезвычайно важный рубеж: присоединение Египта завершило создание восточных границ римской державы, которые впредь почти не изменялись. Конец эллинизма совпал с концом республики и по сути – с концом восточной политики Рима. Мирное урегулирование отношений с Парфией стало одним из крупнейших достижений Августа. Впредь восточная граница – это просто войны, дипломатические усилия и политические успехи Рима здесь далее были малозаметны или кратковременны.

Подведём итоги. Агрессия Рима на Восток отнюдь не была вынужденной, однако она не была и планомерно продуманной. На каждом конкретном этапе сенат ставил перед собой конкретную задачу. Сам ход событий подсказывал последовательность действий. Сенат чутко улавливал требования политического момента. Только гибкая политика, какой Рим придерживался на первых порах, могла принести успех. На Востоке Рим появился как союзник многих государств. Это и определяло его политику: приходилось лавировать, рядиться в одежды защитника того или иного государства, эллинов в целом.

Ни о каком завоевании Балкан в период 200–168 гг. до н. э. не может быть речи, Рим стремился не к захватам, а к гегемонии. Посему нам кажется неоправданной теория В. Дюрюи, что римляне не знали, что делать с завоёванными странами[518]. Дело было в отсутствии установки на аннексию. Опасность Филиппа и Персея для Рима, безусловно, преувеличена. Объясняется это обаянием и даже невоспринимаемым влиянием римской историографии, которая может быть тенденциозной не только в освещении фактов, но ив самом построении и подборке их. На самом деле, Македония угрожала не самому Риму, а его господству на Балканах, а Филипп никогда не планировал вторжения в Италию.

После 146 г. до н. э. Греция фактически стала римской провинцией[519]. Эллада, однако, отнюдь не легко примирилась с римским владычеством, которое якобы «было благом»[520]. В.И. Перова утверждает, что объединительные тенденции во время римской экспансии продолжали существовать[521]. Под ними она понимает процессы консолидации Ахайи и других союзов, но это региональная консолидация, не более. Идея политического единства была чужда политическому партикуляризму греков[522]. Сама Греция не могла выйти из тупика. Разумеется, она пала не вследствие «истощения моральных и материальных сил»[523]. Без вмешательства Рима она могла бы существовать и далее, но её существование имело смутные перспективы.

Расширение ойкумены в эпоху эллинизма отодвинуло кризис греческого общества, но устранить его не могло. На обломках старых государств подымались новые. Можно согласиться с Ф. Энгельсом: происходило лишь перемещение центра, весь процесс повторялся на более высоком уровне[524]. Поэтому объединение всего Средиземноморья под властью Рима – это и есть самый высокий уровень…

Трудно поверить, что политическая жизнь Греции умерла «естественным образом», а завоевание «лишь сократило время политической агонии»[525]. Греки активно участвовали в восточной политике. С появлением римлян эта активность даже возросла, и не умерла сама – её убил Рим, его вмешательство лишило греков возможности самостоятельно определять свою судьбу. Само завоевание, кровавое и жестокое, не могло быть благом для греков, но в исторической перспективе оно явило свою положительную сторону. Эллинистическая культура, воспринятая и трансформированная