Книга О добывании огня - Зигмунд Фрейд

отверг этот призыв, и на следующий день видение повторилось – на сей раз все происходило в пышно украшенной зале, где знатные господа танцевали с прекрасными дамами. Тот же кавалер, что соблазнял его накануне, сделал ему некое предложение по его ремеслу[129] и пообещал дать взамен изрядную сумму денег. Когда он молитвой вынудил видение исчезнуть, оно спустя несколько дней повторилось снова – и было еще более настоятельным: тот же кавалер подослал к нему одну из самых красивых дам, сидевших за пиршественным столом, чтобы уговорить его присоединиться к их компании, и художник с немалым трудом отбился от искусительницы. Самым же ужасным было следующее видение, вскоре после предыдущего. Он узрел величественную залу с троном, «сложенным из золотых монет». Кавалеры стояли тут и там, дожидаясь появления короля. Тот же самый человек, который ранее делал соблазнительные авансы, подошел к художнику и сказал, что пора воссесть на престол, ибо они «желают видеть его своим правителем и чтить его во веки веков». Эта экстравагантная фантазия завершает первый, совершенно прозрачный для аналитика этап болезни.

Искушение обернулось отвращением, аскетизм заговорил во весь голос. 20 октября художнику привиделся ослепительный свет, из которого возвестил божественный глас: мол, се Христос рече, покинь сей нечестивый мир и шесть лет служи Господу вдали от людских забав. По всей видимости, от этих святых явлений художник страдал сильнее, чем от прежних бесовских; лишь через два с половиной часа он очнулся от приступа. Далее ему предстала святая фигура, окутанная светом и куда более недружелюбная. Страдальца укорили за то, что он не подчинился божественному повелению, и на краткий срок отвели в преисподнюю, дабы он устрашился участи проклятых. Впрочем, увещевание, похоже, не помогло, поскольку окутанная светом фигура – якобы Христос – продолжала являться. Каждый раз художник впадал в беспамятство, а состояние, близкое к религиозному экстазу, растягивалось на часы. В величайшем среди этих видений фигура, окутанная светом, привела его в город, на улицах которого люди предавались всем мыслимым темным деяниям, а далее он очутился на прекрасном лугу, где отшельники вели благочестивую жизнь и наслаждались осязаемыми доказательствами Божьей благодати и милости. Тут перед ним, вместо Христа, предстала Пресвятая Богородица, которая напомнила о своем покровительстве и призвала художника подчиниться повелению ее дражайшего Сына. «Но он не отваживался послушаться», так что Христос явился ему на следующий день, осыпал упреками и снова искушал посулами. Тогда художник наконец сдался и решил уединиться от мира, как его и просили. Этим решением закончился второй этап болезни. По словам художника, с той поры у него больше не было никаких видений.

Тем не менее решение отринуть мир не было, судя по всему, достаточно твердым – либо художник слишком долго откладывал его исполнение: прямо во время молитвы в соборе Святого Стефана 26 декабря он вдруг увидел статную молодую женщину в сопровождении нарядно одетого господина – и невольно захотел очутиться на месте этого господина. Столь греховная мысль требовала наказания, и то не преминуло последовать вечером того же дня: перед мысленным взором художника внезапно – как гром среди ясного неба – встало яркое пламя, и он упал в обморок. Его долго пытались привести в чувство, однако он все бился и бился в падучей, пока изо рта и носа не потекла кровь. При этом он ощущал жар и зловоние вокруг, а некий голос вещал ему, что его карают за суетные и праздные мысли. Позже его стали бичевать веревками злые духи, и он услышал, что такое мучение будет длиться, покуда он не согласится вступить в «орден отшельников». Эти видения продолжались вплоть до последней записи в дневнике (13 января).

Мы видим, что на смену искушающим фантазиям этого несчастного художника пришли фантазии аскетические, каковые сменились фантазиями о наказании. Что было дальше, мы уже знаем. В мае он отправился в обитель Мариацелль, поведал монахам о раннем договоре с дьяволом («чернильном») и прямо приписал этому соглашению свои непрекращающиеся мучения, после чего договор был расторгнут, и художник вылечился.

В ходе второго посещения обители он писал картины, которые воспроизводятся в тексте в Trophaeum. А также совершил действие, которое отвечало требованиям «аскетического» этапа его болезни, – совсем уединяться от мира и превращаться в отшельника, правда, не стал, но вступил в орден братьев-госпитальеров: (religiosus factus est – «сие есть факт веры»).

Изучая дневник, мы открываем для себя оборотную сторону этой истории. Напомню, что художник заключил договор с дьяволом потому, что после смерти отца, подавленный и неспособный трудиться, он изводил себя мыслями о том, как ему теперь зарабатывать на жизнь. Факторы депрессии, нежелания трудиться и скорби по отцу так или иначе связаны между собой разнообразными способами. Возможно, причина, по которой дьявол в видениях являлся ему с женской грудью, состояла в том, что лукавому, как думал художник, было назначено стать его приемным отцом. Эта надежда не оправдалась, и страдания продолжились: художник то испытывал отвращение к работе, то просто не мог найти применение своим умениям. В сопроводительном письме деревенского священника его именуют «hunc miserum omni auxilio destitutum» («страдальцем, лишенным воспомоществования»). Следовательно, он не только претерпевал душевные (моральные) муки, но и страдал от материальной нужды. В изложении более поздних видений тут и там встречаются замечания, указывающие, наряду с самими сценами, что даже после успешного изгнания нечистой силы его состояние почти не изменилось. Мы видим человека, который терпит неудачу во всем, за что берется, и ему вследствие этого никто не доверяет. В первом видении с кавалером его спросили, что «он намерен предпринять, раз некому его поддержать». Вообще первая череда венских видений целиком и полностью совпадает по содержанию с завистливыми фантазиями бедняка, жаждущего мирских удовольствий: тут и роскошные залы, и светская жизнь, серебряная посуда и прекрасные женщины – словом, все то, чего не удавалось отыскать в условиях договора с дьяволом. Пребывая в меланхолии, он при этом попросту не мог наслаждаться мирскими благами и был вынужден отвергать самые заманчивые предложения. После изгнания нечистой силы меланхолия как будто отступила, и тогда мирские устремления вновь обрели силу.

В одном из своих аскетических видений он пожаловался наставнику (Христу): дескать, никто не верит в него, а потому он не сможет исполнить возложенную на него обязанность. Ответ наставника, к сожалению, темен по смыслу: «В меня не поверят, но ведомо мне, что было и как, хотя и не могу о том сказать». Особенно поучителен тот опыт, который по настоянию небесного наставника художник получил среди отшельников. Его привели в пещеру, где