Книга Серая Женщина - Элизабет Гаскелл

тогда он время от времени вскипал гневом, но никогда по отношению ко мне, к тому же отличался безрассудством, а пару раз мне даже доводилось слышать шепот слуг о том, что над ним висит злой рок, а он это знает и пытается утопить страх не только в отчаянных поступках, но порой даже в вине. Так я росла в уединении огромного особняка. Казалось, все вокруг принадлежало мне и все меня любили. Во всяком случае, я любила всех. Так продолжалось до тех пор, когда примерно два года назад вернулся отец и проникся особой гордостью и нескрываемым восхищением как моей внешностью, так и манерами. И вот однажды вино до такой степени развязало ему язык, что он рассказал много такого, о чем я прежде не подозревала: о том, как горячо любил мою матушку, например, но своим поведением обрек ее на смерть, а потом признался, что любит меня больше всех на свете и когда-нибудь непременно возьмет в дальнее путешествие, потому что жестоко страдает в разлуке с единственным ребенком. И вдруг настроение отца необъяснимым образом изменилось: внезапно он впал в дикий гнев и приказал не верить ничему из того, что я только что услышала, что на самом деле он многое любил намного больше: лошадь, собаку… не знаю, что еще.

На следующее утро я, как обычно, пришла к нему в комнату за благословением, но отец встретил меня враждебно и спросил, с какой стати я развлекалась столь низким и непотребным занятием, как танец среди клумб с нежными тюльпанами, луковицы которых он привез из Голландии. Но в то утро я еще вообще не выходила из дому и не могла понять, что он имеет в виду. Тогда он назвал меня лгуньей, поскольку якобы собственными глазами видел мое непристойное поведение. Что я могла сказать в свое оправдание? Отец не желал ничего слушать, а слезы лишь вызывали у него раздражение. В тот день начались мои несчастья. Вскоре отец обвинил меня в недостойном леди фамильярном обращении с его конюхами: заявил, что видел, как я разговариваю и смеюсь с ними в конном дворе. На самом же деле, сэр, лошади всегда вызывали у меня страх, к тому же отцовские слуги – те, которых он привозил из дальних стран, – казались мне такими дикими, что я старалась их избегать, а если и разговаривала, то лишь в случае крайней необходимости, когда леди должна проявить внимание к подчиненным. И все же отец называл меня такими словами, значения которых я не знаю, однако сердце подсказывало, что они оскорбляют достоинство любой порядочной девушки. С того момента он возненавидел меня лютой ненавистью. Больше того, сэр: через несколько недель явился с кавалерийским хлыстом в руке и, зло обвинив меня в ужасных поступках, о которых я понятия не имела, едва не ударил. Обливаясь горькими слезами, я была готова принять побои, казавшиеся благом по сравнению с жестокими оскорблениями, но внезапно рука его замерла в воздухе, а сам отец закачался и в ужасе воскликнул: «Проклятье!»

Я взглянула в недоумении в большое зеркало напротив и увидела собственное отражение, а за ним – другое: порочное существо, настолько похожее на меня, что душа задрожала, не понимая, какому из двух воплощений принадлежит. В тот же миг отец тоже узрел мою копию во всей страшной реальности, в какой она могла предстать, или в не менее пугающем отражении в зеркале. Но что произошло потом, сказать не могу, потому что упала в обморок, а в себя пришла уже в постели. Рядом сидела верная мистрис Кларк. Я не вставала много дней, однако в это время все обитатели дома видели, как я разгуливаю по комнатам, коридорам и саду и занимаюсь самыми разнообразными разрушительными или непристойными делами. Стоит ли удивляться, что все в ужасе от меня шарахались, а отец в конце концов не выдержал позора и выгнал меня из дому? Мистрис Кларк не бросила меня в беде. Мы уехали сюда, и с тех пор живем в молитвах и благочестии, надеясь, что со временем проклятие себя исчерпает.

Пока Люси рассказывала, я не переставал мысленно анализировать и оценивать невероятную историю. До сих пор я неизменно отметал случаи колдовства, считая их опасным суеверием, и все же повествование склоняло именно к таким мыслям. Или просто у слишком чувствительной девушки не выдержали нервы от долгой уединенной жизни? Скептицизм подсказывал вторую версию, а потому, как только Люси умолкла, я предположил:

– Полагаю, что хороший врач вполне смог бы справиться с проблемой вашего батюшки…

И в тот же миг, стоя напротив собеседницы в ярком утреннем свете, я увидел за ее спиной другую фигуру: отвратительное подобие, в точности соответствующее внешности и малейшим деталям одежды, однако со сквозившей в насмешливом и сластолюбивом взоре серых глаз демонической душой. Сердце мое, казалось, застыло, волосы встали дыбом, кожа покрылась мурашками от ужаса. Я уже не видел тихую, нежную, спокойную Люси: взгляд приковало стоявшее за ее спиной необъяснимое существо. Сам не знаю, что заставило меня протянуть руку и попытаться его схватить. Увы, ничего, кроме воздуха, я не ощутил, и кровь заледенела от страха. На миг я ослеп, а когда зрение вернулось, увидел перед собой смертельно бледную и, как показалось, ставшую ниже ростом Люси.

– «Это» появилось возле меня? – спросила она тихо.

Голос утратил чистоту и стал хриплым, как звук старого клавесина, струны которого перестали вибрировать. Полагаю, ответ был написан на моем лице, потому что говорить я не мог. Поначалу Люси выглядела испуганной, но скоро страх сменился смиренной покорностью. Наконец, набравшись храбрости, она обернулась и увидела лиловые болота и мерцающие в солнечных лучах далекие голубые холмы.

– Не могли бы вы проводить меня домой?

Я взял ее под руку и молча повел по цветущему вереску. Говорить мы не осмеливались, опасаясь, что невидимое ужасное существо услышит беседу, материализуется и разлучит нас. Никогда я не любил Люси столь же преданно и нежно, как сейчас, когда – и в этом заключалось невыразимое несчастье – сама мысль о ней неразрывно связывалась с ужасом перед диким существом. Казалось, Люси понимала мои чувства. У калитки своего сада выпустила руку, которую до этой минуты крепко сжимала, и направилась к смотревшей на нее из окна дуэнье. Я не смог войти в дом: нужно было как-то отвлечься и сменить обстановку, чтобы сбросить ощущение страшного присутствия, и все-таки, сам не понимая почему, не покидал сад. Возможно, просто боялся снова встретить на пустынном лугу исчезнувшее