Книга Охотники за курганами - Владимир Николаевич Дегтярев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Екатерина выпрямилась от карты. Ей с детства не нравилось, когда ее спрашивали урок. Вот и сейчас старец беспардонно спрашивает урок, которого она не то что не учила — знать не знает! Что ответить возомнившему себя?
Старец, видать, понял колебания Императрицы.
— Лютеция! — Сказал отец Ассурий. — Лютеция, сирень «Рабов живых земля», есть главный город племени парисеев, что такожде на древнем нашем языке значит «Отцовское семя»… Семя у них — да, отцовское, матушка, да вот нонешние повадки — безбожныя. От того и за свой левый фланг в будущей битве тебе тоже бояться нечего, матушка Императрица… Резать их можно без опаски! А не взрежешь сей народ поперед, оне к нам обязательно сунутся, обязательно! При внуках твоих, но сунутся — искать нашей земли! Думай…
— Да это в какой такой будущей битве, святой отец? — Поразилась Императрица, — у меня таких далеких плантов — бить французов и не бывало в голове!
— Да их бить придется, матушка, не потому что оне подлые, а потому что прикрывают тебе путь на древние земли наши — Испагань и Портагон! Вспомни планты Ойропы да твоей нынешней вотчины — Сиберии! Взявши наши древние земли на Западе, поимеешь ты себе, матушка Императрица, империю от океана до океана! Сие володение нам древними богами отдано навечно!
Екатерина хмыкнула… Вспомнила разом, как унижался ее отец, будучи комендантом крепости Щетин, когда приехал с ревизией крепости испанский военачальник, статусом — гранд. Тонкий, молодой, бороденка хилая и все сморкается в кружева… А отец стоит «смирно» и только поддакивает тому гранду… Униженно поддакивает…
— Отец Ассурий, — внезапно воспоминание прорвало нерв Екатерины, — так ведь идти на те испаганские земли надобно хоть какой предлог, но иметь!
— Вот! — Удовлетворился отец Ассурий, — предлог — это правильно! И таковой предлог есть, матушка Императрица. Пойдешь войной и спросишь: «А по какому праву, вы, подлые горские пастухи, убиваете многажды и принародно древнего белого бога моего Баала… на позорном зрелище, именуемом «Коррида»?
— Даже так? — Поразилась простоте предлога для войны Екатерина.
— А весомее предлога и не сыскать. Сие есть самый тяжелый для тех народов предлог, ибо совесть их — не чиста… Ведь мы, матушка, правили сими народами пять сот лет, и прозывались мы на тех землях Испагани и Портагона под древним именем «Ма Ур». Что есть — «Рождающие крепости»… Это потом хитрое племя иудеев в своем письме переродило нас в мавров, то бишь в черных людей…
В тот момент стало слышно, что за стеной часовенки топочут кони и визгливо кричат военные.
Отец Ассурий без промедления накрыл чудную портулану ликом Николая Чудотворца и завинтил винты. Не наложив на икону отбортовок, он поставил ее на киот и встал возле него на колени. Екатерина поднялась со скамьи и повернулась к двери.
От удара дверь дрогнула, но не подалась. Матерно залязгал Гришка Орлов, крича кому-то из своих людей: «В топоры, суена мать, брать! В топоры!»
— Гриша, — ласково произнесла Императрица, не повышая голоса, — погоди, сама откачу.
Екатерина взялась за ручку двери и откатила ее в сторону. Дверь ходила в чугунном пазу на кованых шарах. За дверью стоял совершенно пьяный Орлов с десятком своих вооруженных людей.
— Добро есть, что приехал за мной, Гришенька, — снова не подняв голоса, сказала Императрица. — Сейчас я закончу молебен и поедем во дворец.
— Иди ты к ляду, Катька! — рявкнул на Императрицу Гришка Орлов, — тебя вся столица ищет! Посейчас едем!
Вооруженные и пьяные люди загремели железом оружия и заорали непотребство.
— Где вы удумали так орать? — возвысила голос Императрица. — Головы приложите к мозгам — где?
Люди Орлова сообразили. Дом призрения безвременно погибших считался могилой. Десяток пьяниц вылетел ли на улицу, сшибая друг друга.
Орлов остался. Он оглядывался, одним глазом шаря по келье.
— Без тебя, Катя, не уйду, — упрямо сказал он.
Тут отец Ассурий, невидимый в киотном, безлампадном углу, вдруг громко сказал: «Отец наш извечный, прости им, ибо не ведают, что творят! Аминь!» Поднялся с колен и повернулся к Императрице с Гришкой.
Взгляд его был властен, глаза горели бешенством.
— Этого, матушка, пусти-ка ты Грецию воевать. Попутно пусть Рим пужнет! Тот еще Варрава!
У Григория Орлова сама по себе опустилась вниз рука с заряженным пистолем.
— Может, исповедания пришел просить? — так же властно вопросил Гришку отец Ассурий. — Пришла пора? Нет? Тогда жди Императрицу где укажет! Ей не время еще покидать исповедника!
— Иди, иди, Гриша, — подтолкнула Императрица Орлова, — иди на улицу, к людям! Корабли тебе дам, войско дам! О войне тайно исповедаюсь, дурак! Иди!
Орлов широким шагом пошел из кельи, два раза споткнулся на ровном месте, вполголоса выматерил «Петра, балясину буеву» и вышел на свет.
— Опасаюсь я, матушка, что не сумел тебе главного сказать, — опечалился отец Ассурий, — вот, вдругорядь прибудешь ко мне…
— А во мне мысль, что не будет другого раза, — четко сказала Императрица. — Не дадут, отец Ассурий, свидания нам. Люди не дадут… события.
Екатерина сняла с пальца кольцо с большим бриллиантом, коим пыталась резать таинственное покрытие чудной портуланы, протянула монаху. Отец Ассурий покачал головой:
— Не надо нам золота и каменьев от царей земных, а от царей Божьих мы сами берем.
Екатерина все же положила перстень на стол. Потом, сумрачно глядя в глаза отцу Ассурию, ровно произнесла:
— Ты мне только краем успел сказать, что суры… твои… крови не боятся. Так я крови русской много пролью! Чтобы не бояться чужую пролить!
Про кровь отец Ассурий услышал. Ответил сухо:
— Суры своей крови не боятся, матушка. А чужой — тем паче. Палестину — Поляцкую землю рви на части. Оно будет выгодней. Турок — тоже держи на цепи. Кровью помазанной. Люди на то у тебя есть…
Императрица встала и пошла к двери. Услышала вдогон:
— А будет час и меня рядом не окажется, побывай, матушка, в Москве. Там, в приказе Тайных дел, есть потайный ход. Ведет он в келью, где я в молодости исполнял надзор за книгами и рукописями, до государства сурского, ныне именем русского — относящимися. Петр Первый один
