Книга Дочь того самого Джойса - Аннабель Эббс

Сэм?

– Лишь на очень короткое время. – Он водрузил коробку на горку книг и добавил: – А потом я, возможно, отправлюсь к моим дяде и тете в Германию.

– Не уезжайте надолго, пожалуйста. В январе мама ложится в больницу. Доктора подозревают у нее рак. Мы все вне себя от беспокойства, и баббо будет особенно нужна ваша помощь. – Мое пальто и перчатки лежали на письменном столе мистера Беккета. Я взяла их и постаралась отодвинуть в сторону тревожные мысли о маме. – Сегодня вечером баббо ведет нас ужинать в честь Дня святой Лючии.

– О! – К мистеру Беккету вернулась уверенность, и он спокойно, как всегда, немигающим взглядом наблюдал, как я натягиваю перчатки.

– Солдаты выкололи ей глаза, но после того, как она приняла мученическую кончину, произошло чудо – у нее снова появились глаза. Совершенно нетронутые. – Я подумала, не сказать ли ему, что святая Лючия была пророчицей, что она могла видеть будущее во сне и что я тоже иногда вижу будущее в своих снах. Нет, пока еще не время, решила я.

– Ах да, теперь я припоминаю. Она отказалась повиноваться своему мужу. – Мистер Беккет подошел к двери, открыл ее и придержал для меня.

По коридору плыл запах жареного лука, и слышно было, как журчит вода в соседней ванной комнате, которую он делил с соседом, и кто-то дергает за цепочку унитаза. Я понизила голос.

– И ее отдали в бордель, где лишили девственности. Все это довольно отвратительно. – Мистер Беккет на мгновение отвел глаза. Какой же он чувствительный, подумала я. Но конечно же – он ведь из Ирландии, где о таких вещах никогда не говорят. – А еще баббо назвал меня в честь Лючии ди Ламмермур из оперы Доницетти, – быстро проговорила я, меняя тему.

– Что же случилось с ней? – Мистер Беккет проводил меня по коридору до огромных деревянных дверей, выходивших на рю д'Ульм. В коридоре было холоднее, и сквозь запах лука пробивался влажный дух плесени.

– Она сошла с ума и покончила с собой. – Я надела пальто, готовясь выйти на улицу. – Ее предал собственный брат. А затем ее возлюбленный также покончил с собой, чтобы они могли воссоединиться в раю. Очень печально, но музыка восхитительна. Это одна из моих самых любимых опер.

– В таком случае мне нужно ее послушать. – Мистер Беккет кивнул консьержу, который сидел, завернутый в одеяло, и читал газету. Затем он толкнул тяжелую дверь, и я ощутила на лице ледяное дыхание зимы.

– Вы непременно должны пойти с нами. Я узнаю, когда ее будут давать в Гранд-опера.

Я вытянула шею и расцеловала его в обе щеки. И вдохнула его запах, и ощутила тепло кожи… и позволила им задержаться на моих губах. И все это время у меня в голове звучал его голос: «Я думаю, что вы очень красивая». Снова, снова и снова.

По пути домой я не слышала ничего: ни грохота трамваев, ни резких гудков автомобилей, ни звуков оркестров, настраивающих инструменты перед выступлением в мюзик-холлах, ни криков газетчиков… ничего, кроме его слов, прекрасных слов… Мой тайный поклонник…

Неделю спустя случилось нечто изумительное. Я была в студии месье Борлина, с ее странными окнами-иллюминаторами с видом на базилику Сакре-Кёр и неровными полами, которые скрипели под ногами. Урок уже кончился, но месье Борлин знал, что моя мать не любит, когда я танцую дома, и поэтому, если дальше у него уроков не было, разрешал мне оставаться в студии и заниматься сколько угодно.

Сегодня я работала над «Танцем радуги», пытаясь придумать, как мне синхронизировать некоторые более сложные последовательности из нескольких элементов. Накануне вечером я описала танец баббо, и он очень оживился и заставил меня продемонстрировать наиболее дерзкие отрывки. Он то и дело вскрикивал от восторга и хвалил их новизну и энергию, пока не появилась мама и не велела мне надеть нормальную одежду и вести себя как подобает леди. Но сейчас, когда я склонилась к станку, мне вспомнились слова баббо о парении и переплетении со светом. Бедненький февральский свет струился из иллюминатора и дрожащей полосой падал на паркетный пол. Я скользнула к нему, выбросила руки вверх и согнула тело в идеальную дугу.

– А, мисс Джойс. Рад, что застал вас. Я боялся, что вы могли уже уйти.

Месье Борлин стоял в дверях, поглаживая свой жилет на груди рукой в перчатке, и наблюдал за мной через монокль.

Я выпрямилась и вытянула руки по швам. Что-то в выражении его лица неприятно задело меня. Кроме того, наш учитель был не из тех, кто ведет пустые светские беседы.

– Садитесь. – Он достал из нагрудного кармана фестончатый веер и показал на позолоченное плетеное кресло рядом с фортепиано.

– Но это же ваше кресло, месье. – Я неуверенно двинулась вперед. Никто не смел сидеть в нем, кроме самого месье Борлина.

– Мне и так придется просидеть целый вечер в театре Елисейских Полей.

Я пристроилась на краешек кресла, пытаясь угадать, что же он хочет мне сообщить. Какая новость может быть настолько ужасной, что мне нужно сесть, чтобы выслушать ее? Я вдруг решила, что он хочет выгнать меня. Месье Борлин был печально известен тем, что безжалостно вышвыривал вон учениц, которым недоставало таланта или дисциплины. Я почувствовала, как окаменели мышцы.

– Я взял на себя смелость записать вас на Международный фестиваль танца, который будет в апреле. Понимаю, что извещаю вас об этом несколько поздновато, но уверен, вы готовы к испытанию.

– Что? – непонимающе нахмурилась я. Меня? Может, я неправильно расслышала?

– Позвольте мне быть с вами откровенным. Вы – моя самая талантливая ученица. Современный танец – это алфавит, с помощью которого можно выразить невыразимое. И вы понимаете это лучше, чем кто-либо, мисс Джойс. – Он раскрыл веер и принялся обмахивать лицо, пока я раздумывала над тем, что сказал месье Борлин.

– Что мне нужно будет сделать?

– Подготовить два сольных танца, которые вы придумаете сами. К тому же вам необходимо придумать для них костюмы и постановку. Вы обладаете способностью побеждать, мисс Джойс. – Он захлопнул веер и стал рисовать им в воздухе причудливые фигуры. – Танцовщицы – это пионеры нового рассвета искусства. Я вижу это в вас. Вы двигаетесь так раскованно и выразительно и в то же время полностью контролируете свое тело. Как вам это удается?

– Я начинала с гимнастики, – неуклюже объяснила я. Жаль, что мне нечего больше сказать на эту тему, нет более красочной и достойной истории.

– Да, это заметно. Если уж на то пошло, вы больше акробатка, нежели балерина. Но