Книга Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова - Геннадий Александрович Смолин

к тому же изматывала его организм.

Во-вторых, несмотря на то что Булгакова постоянно обуревали разного рода опасения, да и состояние здоровья было неважным, он никогда не распространялся о своих тревогах и недомоганиях и жаловался лишь тогда, когда страдания достигали такой степени, что он не мог обходиться без посторонней помощи. Он напрягал всю свою волю, стараясь скрыть от людей то, что его терзало. Но рано или поздно напряжение достигало предела и все тайное извергалось из кратера души подобно вулканической лаве. Симптомы болезни, душевного расстройства были налицо. Становился очевиден его страх перед депрессией и изматывающая idee fixe [7] о неизвестно откуда взявшейся неизлечимой болезни. Я никогда не сомневался (хотя и не проводил специальных исследований), что недуги Булгакова прогрессировали, в основном, из-за того, что он вечно носил на сердце и утаивал от окружающих все, что порождало в нем беспокойство и причиняло физическую боль. Равно как и по причине того, что он постоянно подавлял нервное напряжение и рвоту. Таковы предпосылки его заболевания.

Когда я пишу эти слова, профессор Сахаров, то полностью отдаю себе отчет, почему по собственной воле не придал должного внимания десяткам писем Булгакова, писем, в которых фактически содержалась история его болезни, и теперь, к своему глубокому сожалению, не могу ознакомить Вас с ней. Причина одна – для того, кто искрен-нелюбил Булгакова, крайне тяжело было погружаться в историю его тревог, его смятений.

Требовались очень крепкие нервы, а я таковыми никогда не обладал. Хотя, признаюсь, имел намерение проанализировать эти послания с медицинской точки зрения. Полагаю, при моей врачебной квалификации я мог бы справиться с этой задачей. Но – увы и ах! – поезд ушёл уже давно…

Устные весточки от Булгакова я получал в течение многих лет. Отвечал я на них конечно же дружески, но обычно, как врач пациенту этих приснопамятных шести месяцев: бесстрастно, ответом на вопрос.

Возможно, некоторые мои советы помогали Булгакову обрести уверенность в своих силах. Честно говоря, не знаю. Знаю только, что виню себя за трусость. За то, что вполуха выслушивал крики о боли другого человека, оберегая себя от излишних треволнений. Конечно, признание не из приятных, даже когда оно делается по прошествии стольких лет. Но, по-видимому, к моему стыду, в свое оправдание к вышесказанному добавить мне нечего.

Если не брать во внимание обычную простуду, которую Булгаков подхватывал в сырую или холодную погоду, первым серьезным недугом Булгакова, насколько мне известно, стала хроническая астма. Ее приступы, как я уже упоминал, появились у него тогда, когда он находился в подавленном состоянии в связи со смертью матери Варвары Михайловны в Киеве 1 февраля 1922 года.

Свою роль тут наверное сыграл и тот факт, что на плечи Булгакова легла ответственность – забота о семье. В то же время он очень боялся, что унаследовал от отца смертельную болезнь нефросклероз. В течение нескольких последующих лет, когда Булгаков все силы тратил на то, чтобы зарабатывать деньги и материально поддерживать семью, он жил под гнетом этой мысли.

А то, что в феврале-апреле 1920 года Булгаков сам перенес тяжелейший тиф на Кавказе и не смог уйти с разбитыми белыми. Я часто задавался вопросом: не этот ли тиф спровоцировал его позднюю болезнь почек? Сам Булгаков, однако, в течение первых полутора-двух лет после тифа не придавал этому значения. Потом Булгаков здорово простудился, у него появился сильный жар. А все из-за того, что он промок под дождем, а едва добравшись до дому, тотчас принялся за работу, вместо того чтобы переодеться. Он приобрел хронический бронхит, а вдобавок насморк, от которого периодически страдал до конца жизни. Если наркозависимость, тиф, бронхит и насморк и не были причинами последующей смертельной болезни Булгакова, зато, несомненно, усугубили течение хронической почечной недостаточности. Кстати, я ничего не знал о его болезнях до тех пор, пока осенью 1939 года не получил от Булгакова письмо из Ленинграда, где он просил меня о двух одолжениях: никому не говорить о его внезапном заболевании, когда они с Еленой Сергеевной остановились в гостинице «Астория». Он предпочёл связаться со мной, со своим лечащим врачом, чтобы узнать, чего ожидать в дальнейшем. Булгаков никогда не верил, что кто-либо из медиков скажет ему правду о состоянии его здоровья.

По поводу своих болячек Булгаков консультировался у разных светил медицинской науки того времени и в Москве, и в Ленинграде и у иных докторов, имена которых были на слуху. Согласно записям Елены Сергеевны Булгаковой, среди них были проф. Андогский, Арендт, Раппопорт, Забугин, Аксенов; проф. Вовси, проф. Страхов. Проф. Бурмин. Проф. Терке. Левин, Бадылкес. Манюкова. Мария Павловна. Проф. Кончаловский. Проф. Авербах, проф. Виноградов. Жадовский, Покровский П.П., Покровский М.М., П, ейтлин, Шапиро М.Л., Блументаль В.Л., Успенский В.П., Струков (фамилия вписана карандашом).

Врачи расходились во мнениях: одни ставили диагноз хроническая почечная недостаточность, другие склонялись к тому, что это фамильное заболевание (его отец скончался в возрасте 49 лет от нефросклероза).

Что правда, то правда, плоть моего друга и пациента была неким полем битвы, где силы жизни беспрестанно вели сражение с силами смерти.

В своих вопросах ко мне Булгаков интересовался о том, что я думаю о гипнозе, не поможет ли он ему в данном случае. Мастер побывал в Лавре, у священника, который якобы творил чудеса, исцеляя страждущих при помощи гипноза. Увы, несмотря на самое доброе расположение к этому священнику и волевой настрой Булгакова, чуда не произошло. Болезнь мучила Булгакова всё больше и больше, и избавления от нее он так и не обрел до конца своих дней.

В течение последних лет, которые Мастер провел в Москве, он пережил несколько приступов лихорадки, катара верхних дыхательных путей, обострения ревматизма, резких желудочных болей, ревматическую лихорадку. Когда Булгакову исполнилось 47 лет, он написал мне, что вынужден был провести несколько недель в постели с диагнозом: воспаление лёгких, чему он был обычно подвержен зимой. Примерно год спустя у Булгакова появились нелады с глазами – он стал слепнуть. В последний год своей жизни он жаловался на мучительные головные боли, изматывающие колики в желудке, воспаление кишечника. В связи со всем этим я, как лечащий врач, запретил Булгакову употреблять вино, крепкие алкогольные напитки, специи и кофе. Булгакову было предписано прочищать желудок слабительным. Болезнь писателя усугублялась бесконечными тревогами и волнениями по поводу будущего его литературных и драматургических произведений.

Я уверен, что женщины тоже немало потрудились, чтобы приблизить кончину Булгакова. Мастер, без сомнения, отдавал себе отчет в том, что сломлен, захлестнут теми