Книга Поворот судьбы - Жаклин Митчард

— Наверное, ты прав, — пожав плечами, сказала Каролина, — просто я считаю нормальным, что вы иногда ссоритесь. Так что и извиняться не было никакой необходимости.

Но этот разговор относился к прошлой эпохе, к тем золотым денькам, которые ушли безвозвратно. Потом случилась решающая битва. Мы с Люком сидели в моей спальне, и нам было хорошо слышно, как родители вернулись из ресторана и шипели друг на друга, а иногда даже переходили на довольно громкий крик. Это было в пятницу вечером, за пару дней до того, как Лео ушел. Моя комната примыкала к родительской спальне. Хотя они явно ссорились, что было редкостью, они не пытались сбавить обороты, и даже тот факт, что они могут разбудить ребенка, их не останавливал. Я сделал музыку громче, как бы намекая на то, что отец с матерью в доме не одни, но сигнал, как говорится, прошел мимо. Мы слушали не привычную музыку, а «Вестсайдскую историю», потому что нам задали домашнее задание, и мы с Люком трудились в поте лица. Я посмотрел на Люка и пожал плечами. Он ответил мне таким же жестом. Я пару раз слышал, как Пэг и Нейт, родители Люка, начинали «разбор полетов», и Люк тогда сказал, что к нему это не имеет ни малейшего отношения. Он еще добавил, что для них это такая забава, как хобби. Поэтому, столкнувшись с похожей ситуацией у нас дома, мы продолжили заниматься своим делом: сочиняли пародию на сюжет и мотив «Вестсайдской истории», которую назвали «Новой Вестсайдской историей». Главными героями мы выбрали евреев-хасидов, богатых и важных. Я помню, как встречал их в округе, где жил дедушка Джиллис. Бывало, мы гуляли с ним, и он указывал на мужчин с пейсами и в кашемировых пальто, произнося при этом: «Бриллианты-алмазы». Он так и выражался, но в этом не было ничего антисемитского, потому что, оказывается, многие из тех мужчин занимались торговлей алмазами.

Мы с Люком выбрали вариант пародии — иначе пришлось бы писать сравнительную характеристику «Ромео и Джульетты» (текста Шекспира и кинофильма, в котором снялись ди Каприо и та симпатичная рыженькая актриса). Меня заставляли читать «Ромео и Джульетту», наверное, каждый год, начиная с седьмого класса. Нам предложили на выбор творческое задание или сочинение. Мы выбрали творческое задание, потому что его можно было выполнять группой по два или даже по четыре человека. После занятий в школе, в пятницу, мы созвонились, и я сказал, что написать пародию было бы весьма неплохо, на что Люк сначала ответил отказом, но через час перезвонил, сообщив, что уже идет ко мне.

Люк считался моим другом. Лучшим другом. Он все еще более или менее мой лучший друг.

Тогда он был популярным, потому что был звездой местной футбольной команды, демонстрируя великолепную скорость, но ноль мастерства, то есть по стандартам Шебойгана Люк считался великолепным и многообещающим.

Он был моим другом только за пределами школы. С четырех часов пополудни в пятницу и до ужина в воскресенье. Он жил по соседству, но в школе обычно ограничивался кивком головы, как будто мы знали друг друга по воскресным посещениям церкви или что-то в этом роде. Люк боялся, что потеряет популярность, если кто-то узнает, что он имеет, хоть что-то общее с ОС, и я не могу сказать, что ненавидел его за это.

Я воспринимал такое положение вещей как круговорот вещей в природе, когда хищные делают своей добычей слабых, и этот закон был основополагающим для выживания в условиях школы. Учителя прекрасно об этом знали, хотя и кричали громче всех, что «в нашей школе нет места тем, кто строит отношения с товарищами на силе и грубости». Школа казалась мне заповедником, где разгуливают львы и антилопы, которые за десять лет усвоят, что у них есть три пути: наплевать на все опасности, научиться драться или сойти с ума.

Не буду скрывать, что в поведении Люка многое вызывало у меня смех. Он был достаточно смелым, для того чтобы обгонять на поле какого-нибудь дебила, которого родной отец лет с десяти кормил сырой печенкой и пичкал стероидами и который грозился сломать Люку ноги. Но при этом Люку не хватало смелости появиться на людях с человеком, с которым он прекрасно общался и находил общий язык. Мы вместе выезжали на лошадях, и все было великолепно до тех пор, пока никто из его знакомых не знал о том, что мы дружим.

Хищник боится более грозного хищника.

Моя мама просто сходила с ума, когда замечала те странности, которые ей не надо было замечать. В свой последний день рождения Люк устраивал грандиозную вечеринку, с хорошим столом и развлечениями, все гости остались переночевать, но Люк пригласил только ребят из своей команды, кстати, не самых блестящих игроков.

Меня он не позвал.

Это был первый раз, когда Люк открыто обозначил границы нашей дружбы.

Потом он объяснил, вернее, я слышал, как его мама объясняла моей по телефону, что «командный дух» нельзя нарушать. Тренер якобы поощряет совместное времяпровождение игроков, чтобы те могли лучше почувствовать друг друга во время игры. Они должны действовать как единый организм. Все это было наполовину правдой, а наполовину чушью собачьей, хотя я бы сказал, что это полная чушь.

— Но, Пэг, как ты думаешь, что должен почувствовать Гейб? — услышал я слова мамы.

Я в это время лежал на диване, раздираемый желанием вырвать у нее трубку и швырнуть телефон о стену или просто схватить трубку и металлическим голосом произнести: «Семья Штейнеров-Джиллис не может в данный момент ответить на ваш звонок…» Я весь извивался от стыда. Потому что она не отставала от матери Люка. Она сказала: «Смущен? Ты и вправду веришь, что Гейб был бы смущен, оказавшись на вечеринке у мальчика, которого знает с десяти лет, ночевавшего в нашем доме раз сто и проводившего с нами чуть ли не все лето, только потому, что Гейб не играет в футбол?! Пэг, он знает о футболе все, что положено знать. Он смотрит футбольные матчи». Наступила пауза. «Он играет в шахматы. Я не о том говорю. Пэг, я думаю, что ты лукавишь. Это Люк был бы смущен, если бы Гейб познакомился с его друзьями. Я знаю, что дети бывают жестокими, Пэг. Я это знаю, как никто, но все дети разные, и Гейб…» Если она начнет расхваливать мои достоинства, я встану и заткну ей рот бейсбольной битой. «Как ты посчитаешь нужным, Пэг. Просто передай Люку, что я не могу, конечно, влиять на их отношения, и мне очень жаль».

После подобных инцидентов, а, к счастью, их было немного, потому что даже моя мама не хотела быть навязчивой, хотя и была на это способна, она всегда приходила ко мне в комнату и садилась на диван. Она трогала меня за ногу, зная, что я не сплю. До сих пор не могу понять, как я мог ощущать одновременно желание обнять ее и задушить, когда она говорила: «Я знаю, что тебе больно и обидно. Не отрицай этого. Но ты благородный человек. Я восхищаюсь тобой, за то, что ты находишь в себе силы прощать его».

Меня это просто убивало. Ее восхищение. Искреннее. Но в одном мама была права. Довольно сложно перенести без ощущения униженности тот факт, что твой лучший друг так дозирует дружеские отношения. Однако ты быстро усваиваешь, что пятьдесят процентов хотя бы чего-то — это лучше, чем сто процентов полного ничего. Мне и не хотелось ходить на вечеринки, где парни с полным отсутствием интеллекта распивают пиво, но дело в том, что меня туда и не звали.