Книга Комедии - Дмитрий Борисович Угрюмов

сказано: «Слушали: Где взять художественного руководителя? Постановили: У Муштаковых имеется зять. Взять!» Подпись. Печать. А вы говорите — нет… Простите, но… замораживание культурных кадров — это антиобщественно. Как это расценить?

М у ш т а к о в (наступая на нее). Как произвол! Как бред больного самодура!.. И если вы сейчас же не уйдете — как преднамеренное убийство!..

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е (из-за кресла). Не запугаете! У нас есть все — силы, средства, энтузиазм… Из двенадцати квартир сделали заявку на роль Ларисы… Мы могли бы взять вашу «бесприданницу», но… дайте руководителя!..

М у ш т а к о в (схватил со стола вазу). Вон отсюда!..

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е стремительно выбегает за дверь, ей вслед летит ваза и со звоном разбивается у порога.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Боже мой!.. Кель онт!

М у ш т а к о в. Сколько лет понадобилось обучать дочь в институте иностранных языков, чтобы сегодня позор в своем доме ты могла назвать по-французски? Тебе от этого легче, да? Ты думаешь, никто не поймет, не услышит? Так вот, я вам всем покажу, как Муштаков умеет смывать позор! Это услышат все и поймут без слов во всем цивилизованном мире!.. (Хлопнул дверью.)

Р а и с а  В а с и л ь е в н а (ему вслед). Савелий, умоляю… Что ты надумал, Сава?

Т е т я  С и м а. Лариса, останови отца…

За сценой выстрел.

Л а р и с а (кричит). Ай, па-па!

Свет гаснет.

На просцениуме — П е р с о н а ж.

П е р с о н а ж. Не беспокойтесь! Это не самоубийство, не трагическая развязка, нет… Глава семьи жив… Он сам испугался выстрела и слег у себя в кабинете с компрессом на голове. Человек, который стрелял, пойман и во всем сознался. Это был… мальчик тети Симы. Его душевному складу не соответствовала «Элегия» Массне, и он от скуки решил разрядить подаренный ему детский пистолет… Вот и все. Но после выстрела в доме наступило тревожное затишье. Все разбрелись по своим углам. Савелий Захарович, лежа у себя на диване, в беспамятстве бормотал что-то невнятное…

Г о л о с  М у ш т а к о в а. Мы будем вас считать нашим шефом… Кель онт!

П е р с о н а ж. Виновница всех потрясений заперлась в своей комнате и поспешно укладывала чемодан…

Г о л о с  Л а р и с ы. Один халат, сарафанчик, зубная щетка, и все… все… Навсегда! За сценой звуки виолончели.

П е р с о н а ж. В углу гостиной одаренный ребенок в наказание за все разучивал Мендельсона… И только мама, бедная мама, не найдя в своей квартире угла, делилась своим горем и сокровенными помыслами с тетей Симой на кухне…

П е р с о н а ж  исчезает.

Картина третья

Белая кухня. На стенах тарелочки. В углу холодильник.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Разве об этом мы мечтали, когда отдавали ее в институт? Я думала, французский язык, он придаст девочке шарм, обаяние, женственность. Он откроет ей двери домов и страницы модных журналов… И в конце концов, — ты же понимаешь, Сима, мы живем в эпоху контактов и широкого туризма — кто знает, как могла бы сложиться судьба молодой девушки, знающей французский язык?.. Она могла бы стать переводчицей, гидом, референтом у дяди в гостинице, наконец, хорошенькой стюардессой на каком-нибудь воздушном лайнере Москва — Бомбей… Боже мой! Летать над океанами! Сегодня Гонконг, завтра Дели, утром Коста-Рика, вечером какой-нибудь… Берег Слоновой Кости. Слышать вокруг себя: «Гуд ивнинг», «Бон суар, мадемуазель», «Буэнос ночес, синьора»… Мило улыбаться и говорить: «Нон, мсье… о’кэй… уно моменто», — это ли не судьба?.. Ты знаешь, Сима, я думала так — если уж мне суждено расстаться с единственной дочерью и получать от нее письма, так пусть это будут конверты со штампом: «Марсель», «Милан», «Сан-Марино», на худой конец… «Гваделупа», но… не открытки из Новореченска…

Т е т я  С и м а. Еще бы…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Ты не поверишь, но… в мечтах я уже представляла себе, как я еду встречать ее из очередного рейса. Я видела, как подруливает огромный самолет, как выходят и медленно спускаются по трапу леди и джентльмены в дымчатых очках, дамы и господа в плащах из нейлона, легкий импортный ветерок доносит запах духов… И вдруг из окна самолета она увидела меня, она машет мне рукой и кричит не «здрасте, мамуля», нет… она говорит: «Ан фэн, маман, кель бонэр!» Мы идем с ней по гладкой дорожке аэропорта, а впереди… наш носильщик! Он тащит не авоську, нет… не клеенчатый баул из районного центра, он несет большой желтый кожаный чемодан на молниях, чемодан с наклейками: «Монреаль», «Копенгаген», «Форд-де-Франс». Скажу тебе, Сима, как другу: даже ночью, засыпая, когда я думаю о со судьбе, мне спится этот… чемодан с наклейками. Из него выскакивают сумки, чулки, галстуки, они подходят к изголовью, кланяются мне и говорят по-французски: «С’э вотр шанс, маман». Что это такое, Сима?

Т е т я  С и м а. Это? Первый звонок… Начальная стадия шизофрении. Да-да… А все потому, что вы с Савелием не родители, вы так… размазня. Надо не убеждать, а дей-ство-вать! Ты мать, и ты должна драться за свое дитя, драться! Вы думаете, мне с Генкой легко? Но я дала себе слово, клятву: одно из двух — или мой ребенок станет сиротой, или я буду матерью выдающегося ребенка. И ты увидишь — я добьюсь. Меня не остановят ни конкурсы, ни жюри, хотя бы сам Иоганн Бах был против моего ребенка, — я внесу его в музыкальную школу, как солдат вносит знамя в побежденный город. Я не успокоюсь, пока не увижу его в Большом зале консерватории…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Так научи, Сима. Скажи, что нужно делать?

Т е т я  С и м а. Завтра же чуть свет пойти на квартиру к родителям этого Юрки и устроить скандал номер один.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Но… я не умею скандалить.

Т е т я  С и м а. Пойдешь со мной — научишься…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Я никогда не видела его родителей и даже не знаю, где они живут.

Т е т я  С и м а. Найдем! Если они живут даже за чертой города, без прописки, как преступники, как похитители чужого счастья, — найдем. Надо потребовать, чтобы он навсегда оставил ее в покое, забыл не только ее имя, но адрес, телефон, индекс района, в котором она живет…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Умоляю тебя, Сима, помоги. С тобой я пойду куда угодно, но… если об этом кто-нибудь узнает? Если, не дай бог, Лариса…

Т е т я  С и м а. Можешь на меня положиться. Ни одна душа…

Свет гаснет. Появляется  П е р с о н а ж.

П е р с о н а ж. Тетя Сима ошиблась. Одна душа все-таки узнала. Она подслушала весь разговор у дверей кухни, и так как это была душа чистая, наивная, короче говоря, душа ребенка, то… Впрочем, загляните в комнату Ларисы, пока она не покинула ее навсегда!

Картина четвертая

Уголок комнаты Ларисы. На стуле раскрытый чемодан. Вокруг разбросаны вещи.

Л а р и с а (захлопнув крышку чемодана). Теперь — все! Больше они меня не увидят. Прощай, моя комната, мое детство, мои мечты! (Сквозь слезы.)