Книга Из давних времен Христианской Церкви - Алексей Петрович Лебедев

призирает Божье око». (Там же, стр. 239.)

От будущих наставников своих детей разумные христианские родители далеко не того требовали, что требовали родители язычники. Не о том заботились они, чтобы наставники делали из их детей «изящных» молодых людей, приучали их к приятным манерам, а о том, чтобы они «самым ревностным образом» занялись своим делом, чтобы «они оказали ту милость юношам, которая заключается в приучении нравов их к добродетели»; чтобы они зорко смотрели за питомцами, так как «глаз наставника есть уже безмолвный урок». (Письмо Григория Богослова к Элладию. Твор. Григор., т. VI, 225).

Святой Григорий Богослов

Христиане, давая образование своим детям, не только не ставили целью образования обогащение их в будущем, достижение житейских выгод, а даже стремились совсем к обратному. «Пусть наставники, – вот чего хотели христиане, – научат своих питомцев презирать деньги, не стараться изо всего извлекать прибыль и не домогаться неправильных стяжаний – этого залога бедствий». – Обличительное слово Григория Богослова на царя Юлиана. Твор. Григория Богослова, т. 1, 175).

Значит, христиане требовали от наставников, чтобы они воспитывали в юношах чувства истинного бескорыстия. Сами христианские дети, если они вступали в школу взрослыми, – а такими были все христианские дети, учившиеся в высших школах и составляющие предмет нашего особенного внимания, – нередко прямо заявляли, чего они ищут в школах, и оказывается, что они искали благ высших, разумнейших. Так один христианский питомец языческих школ говорил о себе и одном из своих товарищей, что задачей школы они поставили «нравственное обучение, что у них обоих было одно упражнение – добродетель, и одно усилие – жить для будущих надежд, к этой цели они направляли деятельность», что и «внимания достойным они не хотели почтить того, что не ведет к добродетели и не делает лучшим своего любителя», что «выше всего они ставили то любомудрие, чтобы все и ученые труды свои повергнуть пред Богом». (Григор. Богослов. Надгробное слово Василию Вел. Твор. Григория, т. IV, 75, 76, 77. Стихотворение Григор, о своей жизни. Твор. его, т. VI, стр. 13).

Нравственность и преданность Богу – вот что ставили главной целью школы лучшие из христианских юношей. Ничего подобного искать в душах и сердцах языческих школьников не представляется возможным.

С такими-то неодинаковыми воззрениями христианские и языческие дети готовились вступить под кров школы. Но вот они уже при входе в храм науки. Что ожидало их здесь? Много ли хорошего могла дать им школа? К сожалению, учителя в школах редко стояли на высоте своего призвания. Большинство учителей принадлежало к разряду житейских неудачников, которые взялись за преподавание за неимением лучшего занятия, и потому смотрели на свое дело, как на неприятное ремесло. «Большая часть учителей занималась своим делом не по призванию, а по нужде и ради выгоды. Это видно из того, что между самыми знаменитыми и учеными римскими грамматиками многие обратились к этим занятиям совершенно случайно, после того, как им не посчастливилось на другом поприще. Иные положили начало своему образованию, будучи рабами или вольноотпущенниками, или сопровождая господского сына в школу. Один знаменитый учитель (Орбилий) был сначала приказным служителем у одного магистрата и служил в пехоте и коннице. Другой еще более знаменитый учитель (Валерий Проб) предался филологическим занятиям после того, как потерял надежду приобрести второстепенное офицерское место. Третий был прежде кулачным бойцом. Четвертый прежде шатался по театрам и тешил публику разными фарсами. Случалось и наоборот: так, например, император Пертинакс, сын вольноотпущенника, торговавшего дровами, перешел из учительского звания, которое ему не понравилось, в военную службу. Вообще сидеть в школе и учить детей считалось, так сказать, тяжелым хлебом». (Фридлендер. Картины римских нравов, стр. 152).

Желание богатства, денежной наживы – вот что больше всего заправляло деятельностью учителей и их мнимым стремлением к просвещению общества. Все их искусство имело целью единственно прославиться и обогатиться за счет других. – (Шлоссер. Всемирная история, IV, 354.)

Один христианский наблюдатель положения языческих школ IV века прямо говорит, что искусство учителей «обратилось в искусство барышничать словами». «Кто учащихся делает данниками?» спрашивает тот же наблюдатель и отвечает: «Это вы, которые выставляете слова на продажу, как медовары пряники». Чтобы хоть чем-нибудь удовлетворить одного из таких корыстолюбивых учителей, изъявлявшего, по-видимому, недовольство тем, что ему мало платят за уроки, тот же ценитель достоинства языческих учителей послал «барышнику словами» триста брусьев «по числу воинов, сражавшихся при Фермопилах». (Письмо Василия Велик, к Ливанию. Твор. Василия Велик., том VII, 339).

Другой христианский ученый рассказывает о себе, что когда он захотел брать уроки у некоего языческого философа, то этот на первых же порах так озадачил своего нового ученика назойливым требованием денег, что ученик, исполненный возвышенных стремлений и оскорбленный таким откровенным торгашеством, сейчас же бросил школу философа. (Это свидетельство св. Иустина философа. Иустина разговор с Трифоном, гл. 2).

Между учителями одного и того же города велось мелочное соперничество, унижавшее достоинство наставнического призвания; они больше всего заняты были тем, чтобы быть популярными, чтобы о них шла молва, как о людях замечательных. Как далеко простиралось их искательство в указанных отношениях, об этом дает наглядное представление следующее свидетельство одного современника: «Каждый софист (учитель), желая приобрести себе славу, домогается того, чтобы ученики спорили о нем и поднимали шум. Он всячески старается удержать около кафедры своих слушателей, а потому не одобряет ничего, сказанного другим. Положение его в высшей степени мучительно, потому что его преследует зависть, которая есть самое величайшее из душевных волнений. В городе, в котором живет и учит софист, не должно быть ни одного мудреца, кроме него; а если какой появляется, то он порицает его и всячески поносит, чтобы одному ему быть в уважении и почете. Он представляет себя сосудом, наполненным мудростью до краев, который уже ничего не может вместить более. Между тем истинные мудрецы поступали не так» (Слова Синезия. Остроумов: Синезий, епископ Птолемаидский, 182. М., 1879).

Некоторые учителя позволяли себе и того более: они являлись на уроках бесстыдными, развращали нравственное чувство своих учеников. По одному, заслуживающему полного доверия свидетельству, «они с наглым бесстыдством преследовали застенчивую скромность неопытных, приводя их в душевное смущение своим нахальством и тем услаждая свою злохудожную душу. Такими поступками своими риторы (учителя) совершенно уподоблялись демонам», так что таких риторов иные звали «извратителями». (Блаж. Августин. Исповедь, кн. III, гл. 3).

Главным средством, которым пользовались наставники для успешного обучения юношей, были розги, которые пускались в ход к делу и не к делу. «Трость или бич употреблялись