Книга Я/Или ад - Егор Георгиевич Радов

мальчиками. Все было нормально, и я был доволен.

Но где же девушка? Я стал искать ее и обнаружил на кухне.

— Ну? — спросил я ее.

— Хорошо, — сказала она. — Все нормально.

Потом она встала и собралась уходить.

— Пошли танцевать! — сказала она и медленно мне подмигнула — не так, словно имела на меня виды, а так, как будто мы были знакомы очень давно.

Я поплелся в комнату, а там решили сделать небольшой перерыв. Все немножко устали и хотели выпить.

— Абрикос, — сказал один друг.

Когда я вошел, они все сидели по углам, курили, так что было ужасно дымно.

— А вот и ты! — закричали мне.

Я поклонился, криво улыбнулся и сел около девушки. Она задумчиво смотрела перед собой.

— Давай выпьем! — предложил я.

Мы выпили, потом мы выпили еще. Тут снова поставили музыку, а один друг сказал:

— Абрикос.

А Петя тем временем сидел на стуле и был погружен в какие-то размышления.

Я встал, и девушка тоже встала, и мы принялись со страшной силой танцевать, танцевать бесконечно, на всю пластинку, которая неожиданно затянулась почти до часа без перерыва — и мы смотрели друг на друга и думали неизвестно о чем.

В моей голове все путалось, но, впрочем, я себя прекрасно чувствовал. Она выглядела задумчивой, и все собиралась, кажется, мне что-то сообщить, но никак не решалась.

Так мы танцевали очень долго, потом я вышел из комнаты — опять прошел сквозь дом, где в углах стояли пыльные скелеты; и я пришел в какую-то из комнат, и от мучительного пьянства, которое настигло меня в один миг, рухнул на кровать и замер, словно загнанный зверь.

Я лежал там не помню сколько времени, сжимал подушку, и перед моим взором проплывали косяки идиотских сновидений, словно перелетные птицы.

Потом дверь открылась, я резко обернулся — и увидел девушку, которая смущенно стояла передо мной.

Я не удивился; я встал, обнял ее и стал целовать.

— Это понятно, — вдруг сказала девушка. — Погоди, мне нужно тебе кое-что сказать… Это потом…

— Ну что? — спросил я.

Она села на кровать, и я сел рядом.

— Сейчас ты меня должен понять… — сказала девушка. — Если не поймешь, то… Ну ладно. Смотри: ты — это я? Ты понял мой вопрос?

— Конечно я, — удивился я.

Но девушка, кажется, обрадовалась.

— Послушай, я, — сказала она. — Ты знаешь о том, что тебя хотят уничтожить?

— Почему? — спросил я.

— Но… ты знаешь об этом?

Я помолчал, потом сказал:

— Знаю! Но откуда ты это знаешь?

Девушка сперва смутилась, потом сказала:

— Не надо играть в прятки! Здесь Иванов.

— Иванов? — смутился я. — Но где он?

— Я сама не знаю… Но он должен будет себя проявить. Поэтому надо действовать осторожно. А сейчас, мой милый, мы займемся любовью… — сказала она и ушла.

Я бросился за ней, но никого не обнаружил. Где она? Весь дом был черным, как смерть, и она растворилась в нем, а может быть, она уехала домой — беседовать с мамой.

Я вошел опять туда, где были гости.

— Абрикос! — сказал один друг.

Все друзья сидели по углам и не слушали музыку. Все уже были довольно пьяны. Некоторые допивали остатки. Кто-то вел скучный философский разговор, другие тоже о чем-то говорили, а Петя сидел и все так же был погружен в свои думы.

— Ну, как дела? — спросил я у Пети.

— Обычно, — сказал он. — Скоро буду спать.

— Почему?

— Мне завтра на работу.

— Так ты все работаешь?

— Да, — ответил Петя.

— А что ты делаешь?

Он повернул ко мне свое воспаленное лицо и сказал так, как говорят идиотам:

— Я чиню пишущие машинки…

И потом добавил:

— Кржук!

Я отошел от него и прислушался к философской беседе. Что-то было про экзистенцию. А один из друзей все время ходил туда-сюда с надувным шариком и пытался шутить. При этом он говорил разные слова. И вся компания совершенно не знала, что делать.

Потом лениво включили музыку, и вечеринка пошла своим чередом. У нас была обычная вечеринка — кто-то курил наркотики, кто-то резал вены. Жизнь была полна интересных вещей.

Кто-то судорожно молился перед иконой на полу. Кто-то оделся в женское платье, кто-то оделся в мужское платье — кто-то разделся совсем и бегал за девушками, которые смеялись. Все было нормально.

Потом все решили поесть. Из дальних углов, из дальних коридоров, закутков, прокуренных комнат собирались на кухню заспанные друзья; и праздник был вечным, и мне было хорошо.

Мы жарили мясо и перекидывались словами о том о сем, как это всегда бывает.

— Абрикос! — говорил один друг и пытался засунуть какой-то девушке надувной шарик под платье.

Потом мы начали есть, и я сидел рядом с этим другом.

— Сыграл бы что-нибудь на гитаре, — тоскливо вдруг сказал он. — Чтобы кончились эти разговоры…

Я кивнул и продолжал есть. Я смотрел на стол и вдруг понял, что на нем происходит что-то не то. Что же это такое? Это было не яблоко, и не вилка… Нет!

— Эй! — сказал я. — Смотрите! Крокодил!

— Где? — спросили все.

— Вот!

И действительно — на столе стоял, или сидел, или лежал маленький, зелененький, но вполне живой крокодил. Его зубки блестели в свете лампочки.

— Какой хорошенький… — ахнула какая-то девочка.

— Крокодил — это не абрикос, — заметил один друг и съел большой кусок мяса.

— Давайте его пустим в ванну! — вяло предложил кто-то.

Но встал один мрачный человек, повернул свою голову по направлению ко всем и вдруг громко сказал, словно отчеканил:

— Товарищи! Да ведь этого не может быть!!!

Глава десятая

Итак, он стоял, словно непробиваемая стена, смотрел на нас на всех злыми, но насмешливыми глазами и ждал, что мы ему ответим.

Все молчали некоторое время, потом кто-то простодушно сказал:

— Ну почему же не может? Все может быть вообще-то, не это главное…

Человек посмотрел своим пронзительным взором, словно просверливая бытие насквозь, и заявил совершенно серьезно:

— Нет! Этого быть не может! Вы думаете — все может быть? Враки. Вздор, бред, чепуха! Есть совершенно четкие законы — и вы это знаете и нарочно путаете людей, чтобы они уносились в заоблачные ваши наркотические выси, а не занимались реальным делом…

— Но почему же? — опять простодушно сказал все тот же друг. — Законы — законы… Вы правильно все говорили… Но просто не стоит…

— Стоит! — перебил его человек, который становился все нахальнее и нахальнее. — Надо! Из-за ваших сомнений и калечатся души миллионов людей… Они сами не знают, чего им надо конкретно…

— Голубчик, — сказал друг. — Но, может быть, и лечатся души?

— Нет! —