Книга Русская церковная смута 1921-1931 гг. - Антон Владимирович Карташев

изменили своему радикализму, и руководство оказалось в руках более умеренных элементов, располагавших, как мы видели, на майском соборе ничтожным количеством голосов. Если живоцерковный переворот 1922 года проф. Титлинов считает церковной революцией, то перемены, произведенные августовским съездом 1923 г., с гораздо большим основанием могут быть названы внутренней обновленческой контрреволюцией.

Придавая огромное значение церковному единомыслию, Св. Патриарх уже в июле 1923 года собрал совещание верных епископов. Это совещание признало обновленцев раскольниками и, в связи с выраженным Патриархом желанием удалиться от дел, обратилось к Святейшему Тихону с просьбой «быть кормчим до того момента, когда Господу Богу угодно будет даровать мир церкви голосом Всероссийского Поместного Собора». Единодушие среди русского епископата послужило прочным фундаментом для дальнейшей организационной работы.

2.

1923-й год в жизни зарубежных церковных кругов был связан с деятельностью второго совещания епископов-беженцев в Карловцах. Мы уже видели, что совещание 1922 года не выполнило патриаршего указа и даже заронило искру церковного переворота, подняв вопрос о присвоении себе «церковной власти». Доведя дело до закрытия высшего церковного управления в России и заключения Св. Патриарха, Карловацкое совещание решило не закрываться с целью «сохранения преемства церковной власти», которая никогда и никем не была сообщена Карловацкому В.Ц.У. В 1922 году был создан Временный Синод, так как в случае освобождения Св. Патриарха предполагалось исполнить его указ в целом. Во второй половине мая 1923 года, т. е. всего через 8 с половиной месяцев после совещания 1922 года, было созвано второе совещание епископов, которому усвоили наименование собора. На это совещание явились все те же 12 епископов-беженцев, уже давно уволенных высшей церковной властью с их кафедр и в этот момент не имевших никаких служебно-правительственных полномочий, за исключением митр. Евлогия, постановленного Св. Патриархом во главе управления русскими церквями в Западной Европе. Главными вопросами, подлежащими рассмотрению этого совещания, были: 1) вопрос об организации высшей русской заграничной церковной власти, 2) об архиерейском соборе, 3) о синоде в Карловцах и 4) об автономии Западноевропейского Митрополичьего округа.[19]

Переходя к рассмотрению существа принятых решений по первому вопросу, нужно отметить, что под этим вопросом подразумевалось рассмотрение мнений некоторых преосвященных и мирян о необходимости «присвоения Архиерейскому Синоду Русской Православной Церкви за границей функции Всероссийской церковной власти» до освобождения Св. Патриарха. Итак, мысль, вскользь брошенная в 1922 году, на совещании 1923 года стала центральным пунктом суждения всего совещания. Инициатива в этом отношении принадлежала не только преосвященным, но и мирянам. Имена ни тех, ни других не указаны в протоколе. Что касается мирян, то легко догадаться, какой группой продиктованы эти предложения. С ликвидацией Церковного Совета в Карловцах, созданного собранием 1921 года, группа крайних правых лишилась своего избранного представительства в Карловацком церковном управлении и с тем большей настойчивостью готова была диктовать свою волю руководителям церковной жизни за рубежом. Эти епископы и миряне не учли всех обстоятельств дела и, форсируя события, не встретили сочувствия в такой открытой постановке этого вопроса. Было принято решение, что ни отдельные заграничные иерархи, ни собор их «не представляют собой власти, которой принадлежали бы права, коими во всей полноте обладает всероссийская церковь в лице ее законной иерархии». Русские приходы и храмы были признаны неразрывной частью Московского патриархата, возглавляемого Св. Тихоном. Простодушный читатель, а может быть, и участник совещания, настроенный несогласно с обсуждавшимися мнениями преосвященных и мирян, предположил, что здравый смысл и церковная дисциплина восторжествовали на этом совещании. Дело обстояло далеко не так.

Как только перешли к обсуждению конкретных вопросов, то тотчас же и совершенно отступили от принятых ранее теоретических решений. Под заголовком вторым встречаем уже постановление, которое существенно противоречит только что указанным решениям. Во-первых, оказалось, что существует «заграничная православная русская церковь», а не неразрывная часть Русской Церкви. Поэтому съезд создает высший орган управления в виде собора епископов, и собору заграничных иерархов присваивается значение церковной власти, что, конечно, тоже находится в полном противоречии с только что принятым решением. Что собору, действительно, усваивается власть, видно из следующего: он замещает вакантные кафедры и судит епископов, т. е. наделяется функциями высшей власти, какая только существует в церкви. Ведению этого собора передаются вопросы веро– и нравоучения. Невольно возникает сомнение, осталось ли что на долю Всероссийской церковной власти. Нам кажется, что функции этой власти полностью перенесены на Карловацкий собор.

Если к этому присоединить постановление, значащееся под пунктом третьим и предоставляющее Синоду в гор. Карловцы право вести сношения от лица «русской заграничной церкви» с автокефальными церквями, а также с иностранными государствами, то можно сказать, что в дальнейшем существовании Всероссийской церковной власти более не встречалось никакой нужды.

Итак, преосвященные и миряне, вошедшие в собор с мнениями, которые казались отвергнутыми при обсуждении пункта 1-го, могли себя теперь чувствовать вполне удовлетворенными. Было ли согласие Всероссийской церкви и ее представителя на отделение заграничных приходов? Было ли согласие главы русских епископов на постановку подобных вопросов и принятие столь важных решений заграничными епископами-беженцами? Все это вопросы, без положительного ответа на которые никакие решения, принятые на этом совещании, не имеют церковно-правового значения.

Если к этому еще присоединить, что Западноевропейскому Митрополичьему округу была предоставлена, хотя и куцая, автономия, то ясно, что Карловацкому собору усвоялись автокефальные права. Только этого страшного слова не хотели произнести, и, очевидно, тоже «по тактическим соображениям». Можно подумать, что о существовании патриаршего указа о закрытии Карловацкого В.Ц.У. на совещании забыли, и без всяких оговорок создавали новые органы, с властью может быть большей, чем само карловацкое В.Ц.У. Если принять во внимание, что всем русским епархиям и епископам с соответствующей властью еще Св. Патриархом, а затем его заместителем, митр. Агафангелом, была дана полная автономия, то нужно признать, что совещание урезало права митр. Евлогия; следовательно, оно считало себя, если не выше, то, по крайней мере, равным Св. Патриарху и его заместителю.

Все происшедшее на этом совещании подтверждает, что углубление церковной смуты за рубежом продолжалось. Чем же, однако, объясняется столь противоречивое решение этого совещания? Объяснение этого нужно искать в наличии той трещины в церковной зарубежной среде, начало которой было положено, как мы знаем, еще на собрании 1921 года. Одна часть совещания отстояла принципиально правильную точку зрения при обсуждении первого вопроса повестки, другая часть в вопросах конкретных провела свои мнения. Обе стороны, если не были удовлетворены работами совещания, то считали, что пока «плохой мир лучше доброй ссоры» и что все с течением времени образуется. Нужно ли говорить, что сохранение мира путем нарушения воли высшей церковной власти и в будущем не сулило прочного