Книга Памятное - Рената Александровна Гальцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
–Вы разделяете мнение, что современная молодежь гораздо хуже, чем двадцать лет назад?
– Прежде всего, каково бы ни было молодое поколение, его дефекты, коли они есть, нужно отнести на счет старшего поколения. Современный молодой человек может быть весьма хорош во многих отношениях: он образован по части электроники, прекрасно владеет английским, у него цивилизованные повадки, он элегантен. Но общаясь с ним, вы вдруг наталкиваетесь на неожиданные подводные камни, которые на первый взгляд вроде бы несущественны. В его разговоре промелькнет несколько слов и выражений… нет, ничего непотребного. Но это словоупотребление – какое-нибудь «по-любому» – начинает разрушать всю иллюзию общности. И не напрасно. Окажется, что его вкусы и предпочтения – к примеру, фильм «Аватар» или модные рок-группы, за альбомами которых он считает своим долгом следить, романы нашумевших писателей и тому подобное – выдают в нем представителя некой новоявленной культуры. А все дело в том, что он живет вне связи с той культурой, которая худо-бедно, но все же присутствовала в жизни нашего, европейского ареала, считалась достойной, нужной. (Кстати, признаюсь, я тоже неравнодушна к некоторым саундтрекам русского рока.) Но этот милый молодой человек скучает в обществе классической музыки, ему длинны толстовские романы. Однако и он не показатель, он выше среднего уровня, в массе же своей молодежь просто не умеет разговаривать.
Можно констатировать, что между новым поколением и всем громоздящимся за нашей спиной культурным Монбланом образовалась пропасть. И именно это решает культурную судьбу сегодняшних подростков. В ее гроб ЕГЭ вбивает решающий гвоздь. Есть среди подрастающего поколения микроскопический по численности народ из «ботаников» и «филологов», зреющих благодаря невероятным усилиям семьи в тепличных условиях заповедников. Они составят славу, а кому – пока еще неизвестно.
– Что посоветуете современным тридцатилетним?
– Мне кажется, что в этом поколении существует некий разрыв, некое несоответствие между, простите, духовной и материальной субстанциями. По политэкономии нас учили о «неравномерности развития капитализма». Этот термин хочется приложить к развитию и сегодняшнего индивида. При душевном инфантилизме у него раннее физическое взросление. Такой несвоевременный опыт закрывает недоспелое личностное формирование, мешает духовному движению. В назидании пушкинского Бориса Годунова своему сыну все на эту тему сказано. Трудно вернуть человека, определившего свои предпочтения, к состоянию первоначальной восприимчивости. Призывать тут к чему-либо бесполезно. Но если потаенная тоска от пустоты жизни тревожит, а она ведь как-то должна давать о себе знать, то, может быть, попробовать оглянуться назад, окинуть придирчивым взором свои поступки, моменты решающего выбора и что-то перерешить. Ну, и для тех, кто бесповоротно «собой доволен» (по формуле из «Пер Гюнта»), не все безнадежно, его может чудесным образом посетить озарение.
Окно в высший мир
– Вы боитесь чего-нибудь? Как думаете, можно ли научиться не бояться – старости, например?
– Я боялась разных вещей: в юности – небытия, потом – потустороннего бытия. Теперь боюсь перехода туда. Боюсь быть малодушной в самый главный, последний момент жизни. Как душа справится с этим трудом? К тому же этот момент – он может растянуться. Потом боюсь беспомощности, которая налагает на других бремена неудобоносимые. И вообще, окажутся ли таковые рядом… Как не бояться старости? Может быть, не оставлять своего дела, а если почему-либо это уже недоступно или его не было, то есть ведь в старости утешительные обязанности – по отношению к внукам. Ну если и эти обстоятельства не сложились, то для всякого человека всегда остается отрада – красота. Она восхищает человеческое сердце, то есть уносит его в высший мир. Она есть окно в этот мир. И она есть везде, природа не устает «красою вечною сиять». И культура – тоже. А то – при маломальском достатке, в подражание заграничным пенсионерам – взять да и отправиться хотя бы в недальний вояж. Как воспел этот идеал Пушкин:
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
– Вот счастье! вот права…
В интимные сферы общения другого с Богом у меня нет прав вторгаться – а то посоветовала бы стремиться к святости, как и себе.
– Как Вам удается сохранять силы, бодрость и энергию?
– Я не знаю, удается ли мне это, а если когда и удается, то, возможно, по беспечности, точнее, азартности. А еще благодаря тупой, упрямой вере в свое дело.
– Что Вам кажется в нашей современной жизни самым безобразным и самым прекрасным?
– Самым прекрасным – свобода и самым безобразным – свобода: свобода, ставшая в оппозицию к истине и смыслу.
III
«ЭТО БЫЛ НАШ МАЛЕНЬКИЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД»[27]
К 25-летию «Философской энциклопедии»
Человек не зависит
от обстоятельств,
но страдает от них
Мы на весу, Мы только на мосту…
Переступив порог «Философской энциклопедии» (а дело было на переходе от третьего тома к четвертому), я сразу попала в водоворот «Любви». Статья шла вдогонку за третьим томом по разделу «Этика» Юрия Николаевича Попова, тоже только что явившегося сюда из издательства «Искусство». В ней писалось: «Любовь – одно из возвышенных чувств, свойственных человеку. Как чувство общественного человека Л. имеет социально-исторический характер; это – одно из самых ярких выражений природы, ставшей человеком… В Л. между мужчиной и женщиной проявляется… “не только данное природой, но и привнесенное культурой”» («Воспоминания о В.И. Ленине», т. 2, 1957, с. 483). Л. является своеобразным мерилом того, «в какой мере сам он (человек. – Р. Г.) в своем индивидуальнейшем бытии является вместе с тем общественным существом» (К. Маркс). Инстинктивное влечение, исчерпывающее все содержание отношений самца и самки у животных, в процессе развития социальных отношений и семьи перерастает в осознанное…» и т.д.
Мы взялись «править» текст, а вместо Ленина, многочисленных Марксов – Энгельсов, Клары Цеткин и Луначарского подыскали подходящего Гегеля. Сочиняли мы не на виду, а неподалеку, под стенами нашего бульварного издательства (Покровский бульв., д. 8), в уютном палисаднике, сидя на бревнах, сваленных в углу. Почему-то и в дальнейшем основная работа шла не за столами или хотя бы на садовых скамейках, а именно на бревнах или еще – на платформах метро, под страшный грохот поездов. Очевидно, это символизировало маргинальность и даже
